Книга Ледобой-3. Зов - Азамат Козаев

— Злыдень ты! Ехал дедушка, никого не трогал, так на тебе, верховный, обушком по темечку! Зачем про то вспомнил? Тьфу на тебя!

Сивый подмигнул мальчишке, что настороженно наблюдал за дядьками из повозки, водил живые глаза с одного на другого, пытался угадать, о чём говорят. Вроде старый на молодого сердит, ругает. А вроде и не сильно ругает, так, для порядка, вон почти смеётся.

— Ну, допустим, штормило в тот день округу, колотило, чисто баба половик о порожек выбивает, — верховный даже не столько с Безродом говорил, сколько про себя рассуждал. — Это сколько же молоди под злую раздачу могло попасть? Им и так лет в двенадцать бошки сносит, а тут ещё такая напасть.

— Проходит лет пять… — подбросил в огонь дров Сивый.

—… Самые восприимчивые и незащищённые от этой отравы вырастают в злобных тварей и носятся по Боянщине, ровно угорелые, режут старых ворожцов, да летописи подменяют. И ведь какая-то сука подобрала сорвиголов, натаскала да обучила! И было это совсем недавно! Уж я бы с наставничком этой дружины потолковал! — старик погрозил кому-то кулачищем размером с пол-лошадиной головы. — Малец, может быть, мамке назло всю репу в огороде вытоптал, раскрыл в сердцах душу, а тут ему полное нутро дряни и залили. Малое зло в мир выбросил, а большое зло внутрь пробралось. Ровно, пёс, по запаху нашло. И всё, кукуй.

— Ровно тень чья-то сбоку мелькает, — хмыкнул Безрод. — Самого не видать — лишь следы.

— Душегубов и так выше темени, — поддакнул старик и рукой полоснул над головой. — Кто-то даже на глаза показывается. Уж на что Чарзар хитёр и опаслив, а и про того сведали. А эта тварь тишком да молчком…

Какое-то время ехали молча.

— Об одном думаю, — верховный нарушил гнетущее молчание. — Не только твой дядька сегодняшнюю бражку пять лет назад ставил. Батюшка тоже весьма не прост. Уж не глупее братца. Интересно, что ты с его подачи посеял годы назад, а взойти должно завтра? Наверняка подходит время жать. Узнаем когда-нибудь?

Сивый молча пожал плечами. Что? Выкосил преследователей-оттниров на Скалистом, добрался до Большой Земли, пережил войну? Выгнал Тёмного из Отвады? Свёл князя с Зарянкой? А может быть где-то походя посадил дерево, которое выворотит во время какой-нибудь бури и обрушит прямиком на голову паскуде, которая ловит рыбку в этой мутной воде? Как поймёшь?

— Уводить нужно князя из города, — бросил Безрод наконец.

— Не пойдёт, — старик угрюмо помотал седой головой.

— Зарянку и детей уж как пить дать.

Стюжень, тяжело вздохнув, кивнул.

— Тут ты прав. Спрятать так, чтобы ни одна падаль и следочка не взяла.

Безрод усмехнулся.

— Чего лыбишься, бестолочь?

— Да эхо тут странное. Говоришь «падаль», в носит по просторам «бояре», «бояре».

— Действительно странно, — старик невинно пожал плечищами.

Выехали на берег Озорницы.

— Вот и дома. Ехать осталось всего ничего.

* * *

— Ты, князь, в игры играешь? То нет тебя, то есть! Мне передают, мол, Перегуж хочет видеть, я сломя голову несусь, может помощь воеводе нужна, а это князь меня зовёт, оказывается!

Стюжень стоял посреди думной, разводил руками и видел престранное: Отвада в окно таращится, на его речи плечами подёргивает, Перегуж вздыхает да «лицо» делает, Прям в потолок смотрит.

— Так надо, Стюжень.

— От кого прячешься? Почему Безрода не зовёшь?

— Что выяснили? — князь будто не услышал. — Где были?

— Много где были, — верховный смерил каждого в думной острым, пронизывающим взглядом. — Премного удивительного узнали.

— Давай по порядку.

— Ну если по порядку, слушай. Нехорошее на полуночи творится. Этим летом кто-то оттниров скупает, дружину за дружиной и куда-то на восток уводит. Захочешь войско из наймитов собрать, не вдруг и получится.

— Так вроде пока тихо на востоке, — изумился Перегуж. — Нет большой войны. Мне, конечно, говорили, что непросто с наймом в этом году, но чтобы так…

— В этом году не просто тяжело, — Стюжень хмыкнул. — Скорее невозможно.

— Дальше…

Отвада так и не повернулся. Всё стоял лицом к окну и как будто трясся, ровно озноб напал, а ничего кроме тонкой рубахи на плечах нет. Ворожец поймал глаза Пряма, недоумённо кивнул на князя, рукой резко спросил: «Что это с ним?»

«Потом, — воевода потайной дружины ответил так же молча. — Потом скажу. Не сейчас».

— Заговор против нас, Отвада, — старик громыхнул низким голосом на всю горницу. — Бояре спелись. Берега потеряли, пределов не знают в лютовстве. Хлебоделов мало не сырыми жрут. Заповеди порушили, изначальной правдой в нужниках подтёрлись, на сторону глядят.

Князь, как стоял, так и грохнул кулаками о подоконную доску. Прям, глядя на верховного, подбородком показал на Отваду, молча поднял два пальца и ладонью перерезал себе горло. Стюжень перевёл взгляд на Перегужа. Старый воевода немо, одними губами выдохнул: «Сорока. Шестак».

— Допрашивали?

— Да, — мрачно буркнул князь. Не иначе спиной видел.

— Дай, догадаюсь, — усмехнулся верховный. — Как пошёл язык выплясывать, переломало обоих, косточки целой не осталось.

Отвада едва не повернулся. Вот уже дёрнулся было, вот плечи пошли на поворот, да схватился за подоконную доску, едва дерево не размолол в щепы.

— Откуда знаю, сказать?

— Уж не оставь князя в дурачках! — рявкнул Отвада, аж спина заходила.

— А не твои это больше бояре. И не мои, и не наши, — Стюжень слова бросил, и они, жёсткие и гулкие, как горох, запрыгали от стены к стене меж полом и сводом. — Новый у них хозяин. Хочет — ворожит, не хочет — не ворожит. Захотел — переломал обоих, дабы не болтали много, а тебе лишь тела остались.

— И кто это? Хизанец?

— Я лица твоего не вижу, — спокойно бросил Стюжень. — Ко мне старику задом повернулся. Вежество забыл?

Перегуж молча показал: «Злой он сейчас. Рожа вот такая!», Стюжень понятливо кивнул, улыбнулся. Прям знак дал: «Тут закончим, подходи на конюшню», верховный без единого слова кивнул.

Отвада какое-то время молчал, потом буркнул:

— Прыщ вскочил, пугать не хочу.

— Я ворожец, мне мож…

— Нет! — сказал как отрезал.

— Ладно, — Стюжень хмуро кивнул. — Догляда сберёг, надеюсь? Не стал язык ему развязывать? С золотом взяли, которым ему, дурню, за мор заплатили, не отвертится. Быть суду!

Прям как-то нехорошо поморщился, едва старик назвал это имя.

— Только не говори, что и этот придурок помер!

Отвада и сейчас не повернулся, лишь выпростал руку назад и раздражённо махнул в сторону Стюженя, мол, объясните ему уже, наконец.

— Его не довезли, — воевода потайной дружины ответил за князя. — Прискакал один из троих, что Догляда везли, рассказал жуткое.

Прям смотрел на старика со странным выражением лица, ровно соображал говорить-не говорить, и верховному это не понравилось.

— Что сказал?

— Едва вышли из Преграды… в общем, налетел душегуб в синей рубахе, против которого с мечом вставать, всё равно что бежать со связанными ногами против жеребца. Догляда изрубил вусмерть, одного стражника уработал в кашу, второй только недавно на ноги встал.

Прям запнулся, будто на собственный язык наступил.

— Спросить что-то хочешь? — Стюжень потянул улыбку через всю бороду. Родненькие, ну наконец-то отелились!

— Безрод… он всё время… был у тебя на глазах?

— Так вот почему мы сегодня такие мрачные и насупленные, — старик расхохотался до того оглушительно, что Отвада у окна поежился, ровно добрая горсть камней в спину прилетела. — Прям, Перегуж, обождите у конюшни, мне с отроком переговорить нужно.

«Ну ты полегче», — знаками показал Прям, задержавшись у двери.

«С ума посходили, что ли?» — покачал головой Перегуж.

А когда дверь за воеводами закрылась, верховный решительно протопал к окну и рывком развернул князя к себе. То, что старик увидел, не только по глазам полоснуло — будто бежал себе, раскинув руки по летнему полю, и с разбегу в невидимую стену вписался: челюсть набок, нос в лепёху и обида в груди вздулась, ровно обнажённое нутро крапивой протянули. Из-под бровей, сведённых в нить, Отвада смотрел зло, губы дрожали, то и дело утягиваясь, ровно у боевого пса, и обнажали зубы, ноздри жили своей жизнью, чисто лошадиные бока после бегов.

— Ты мне тут пар из носу не пускай! — прикрикнул старик, нависнув над князем, так мало того, что горой навис, ещё и за грудки лапищами взял, а каждый Стюженев кулак едва не с голову будет, хоть шапку