не позволяло окончательно впасть в уныние. В конце концов, он сказал, что ему нужно остыть и собраться с мыслями, а после, быть может, мы сможем снова сблизиться, но уже иначе…
– Проклятье.
К горлу подкатил ком, и я сжала его ладонью. «Я люблю вас…». Мне было больно. Да, мне было больно! Я ведь тоже, оказывается, видела в нем совсем не друга. Я тронула губы кончиками пальцев, вспоминая тот поцелуй на берегу Братца, от которого у меня перехватило дыхание, и разрумянившееся лицо государя, показавшееся мне тогда красивым. Да что уж там, я видела его привлекательность, пусть и иную, чем смазливое лицо и статная фигура. В Ивере Стренхетте не было ни того, ни другого, но все-таки он был по-своему прекрасен, и я это разглядела. А еще были его разум, ироничность и умение увлечь беседой. Я не скучала ни разу, когда он был рядом… Уже не будет.
– Нет, – мотнув головой, произнесла я. – Нет-нет, нельзя об этом думать. Будет так, как должно быть. Хэлл не оставит меня. – Вытянув из беседки руку, я ощутила касание ветра и улыбнулась. Мой Покровитель был со мной. – Будет так, как должно быть, – повторила я и покинула беседку.
На состязании поэтов меня не было, я осталась в своих покоях с книгой, которую взяла в общей библиотеке. Это было не что-то ученое или историческое, я читала обычный дамский роман, и впервые он не вызывал у меня раздражения. Впрочем, быть может, я удачно выбрала книгу. На требование ее светлости явиться на окончание турнира я сказалась больной, и от меня отстали. Только дядюшка знал о нашем разговоре с королем.
– На всё ваша воля, дитя мое, я не стану вас ни к чему принуждать, – помолчав, сказал его сиятельство и похлопал меня по тыльной стороне ладони, лежавшей на подлокотнике кресла. – Будем верить в лучшее.
А после завершения турнира мне принесли записку, в которой было написано всего одно слово: «Благодарю». Подписи не было, но она и не требовалась. Руку короля я уже знала превосходно. Грустно усмехнувшись, я спрятала послание в шкатулку с корреспонденцией, где бережно хранила все его письма. После закрыла ее на ключ и вернулась к чтению.
Что до турнира, то его выиграл королевский фаворит. Граф Дренг, одержав три победы из четырех, получил приз – золотую наградную цепь с подвеской-короной и право выбрать прекрасную даму. Но так как он уже успел провозгласить меня еще днем, то передал это право другому участнику, сверкнувшему сегодня с небывалой яркостью – барону Гарду. Его милость назвал прекраснейшей свою госпожу, чем несказанно порадовал ее светлость.
А через три дня Двор отправился в столицу. Уже сидя в карете, я развернула письмо, переданное мне от графа Дренга. Там было стихотворение, которое он должен был прочитать на состязании, но читал иное, и это было к лучшему, потому что за строфами я увидела совсем другого человека. Написал ли его граф, или тот, чья тень мне померещилась, а его сиятельство только должен был продекламировать, а после передать право оглашения прекрасной дамы своему господину – мне неведомо, но в личности, заложенной в четверостишья, я не сомневалась. Как бы там ни было, граф решил, что послание должно дойти до адресата.
Что есть прекрасного на свете целом?
Сама земля, трава, иль легкость облаков?
Иль шорох ветра, аромат цветов?
Иль переливы бликов в снеге белом?
И в этом всём, и в трелях птичьих
Я нахожу ответ на свой вопрос.
Но прелесть есть и в яркости волос,
И в озорстве забав девичьих.
В улыбке, возносящей выше круч,
В лукавом блеске глаз и легкости движений,
И в яде горьком жалящих сомнений,
Что разгоняет яркий солнца луч.
Пою я песню деве юной, нежной,
Отраде глаз моих, отраве сладких грез.
Не подавай мне чаши, полной слез,
Но освети мой путь надеждой…
Конец первой книги…
