Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
– Если не хотите простоять всю ночь, придется лечь на пол, – сказал один из красногвардейцев.
Когда дверь закрылась, Ребман собрал все свое мужество и попросил разрешения позвонить по телефону.
– Кому? – поинтересовался комиссар, который уже успел повесить куртку и фуражку на вешалку, снять пистолет и сесть за стол.
Ребман назвал имя той, которую раньше считал обыкновенной стенографисткой и которая потом оказалась одним из руководителей большевистской партии.
Комиссар осекся:
– Что вам нужно от Анны Гавриловны? Вы с ней знакомы?
– Я у нее квартирую.
Тогда комиссар указал на телефонный аппарат, стоявший рядом с ним на столе.
Затем приказал охране:
– Закройте дверь!
Ребман снял трубку и попросил соединить его с номером 24–55.
– Двадцать че-ты-ре-пять-де-сят-пять? – медленно повторила телефонистка.
– Да, пожалуйста!
Прошла, казалось, целая вечность, пока на другом конце провода не отозвался заспанный голос:
– Это вы, Екатерина Андреевна?
– Кто это говорит?
– Это я, Петр Иванович. Анюта дома? А Маруся?
– Нет, они в театре, – донеслось в ответ.
– А когда придут домой?
– Не знаю. Но наверняка поздно. А в чем дело?
Ребман попытался вкратце изложить суть.
Но хозяйка сразу его оборвала:
– С ЧК мы не желаем связываться, это слишком опасно!
И повесила трубку.
Ребман чуть было не рассмеялся.
– Ну и что? – спросил комиссар.
– Дома одна мать. Старая дама до сих пор не знает, кто ее дочь.
– Но вы ведь знаете?!
– Я-то знаю!
– Зато я не знаю, кто вы такой! – отрезал комиссар. Потом добавил:
– Если там больше нет места, можете ночевать здесь, на этом стуле.
Ребман вежливо поблагодарил и сел на стуле у стены.
Когда комиссар зажег папиросу, Ребман спросил, можно ли ему тоже закурить.
– Конечно-конечно, – снова довольно вежливо ответил комиссар. Затем он начал писать, очевидно, рапорт.
Ребман стал его изучать: еще совсем молодой, точно не старше его. Судя по всему, еврей: тонкое бледное лицо, маленький своевольный лоб, черные вьющиеся волосы, темные глаза, брови длинные, до ушей, и так близко сросшиеся на переносице, что между ними даже спички не вставишь. И тот же безжалостный взгляд, что всегда появлялся у Михаила Ильича, когда разговор заходил об определенных вещах: дикий взгляд азиата, от которого холодеет сердце. А в остальном он сидит себе, словно школьник, которому на дом задали сочинение и который хочет непременно заслужить хорошую оценку. Тут Ребману пришло в голову, что и шеф ЧК тоже вполне «приличный» человек: говорят, в свободное от работы время он только и делает, что музицирует и выращивает розы!
«Стоит ли попробовать еще раз?» – думает Ребман.
Он хотел попросить Михаила Ильича поручиться за него или хотя бы объяснить комиссару, кто он такой; ведь дело, судя по всему, только в этом. Но тут он припомнил, как один знакомый однажды говорил, что ни в коем случае нельзя никого впутывать в такие дела, не то пострадают оба. Так уже случилось с одним из его друзей, и после ни о нем, ни о его поручителе больше никто не слыхал. Да, этого делать никак нельзя!
В подобных ситуациях мозг всегда работает безотказно, и, поразмыслив немного, Ребман спросил:
– А вы знаете Михаила Ильича Аленьева, товарищ комиссар?
– А вы знаете Владимира Ильича Ленина?!
– Только по имени, лично нет. Но Михаила Ильича я знаю лично. Можно ему телефонировать?
Комиссар согласился, с видимым раздражением:
– Звоните. Но на этом уже конец. У нас здесь телефон не для арестантов!
Ребман заказал номер.
Занято.
Значит, он дома.
Еще одна попытка.
Все еще занято.
Еще раз. И вот он получил ответ:
– Нет, Михаила Ильича нет дома… Будет только на следующей неделе!
Получив это известие, Ребман снова сел на свой стул и закурил последнюю папиросу. Время подходило к полуночи. Из помещения за решеткой доносились храп и стоны. Вдруг раздался стук в дверь.
– В чем дело? – проворчал часовой.
– Мне нужно выйти!
– А что, если каждому понадобится?
– Да, но мне нужно, я же не могу прямо здесь…
– Выпустите его, – говорит комиссар, – и проводите!
Охранник отворил дверь и вышел вместе с арестантом.
Через некоторое время они вернулись. Арестанта снова заперли в камере.
Потом все стихло. Слышно было только, как скрипит комиссарское перо и как время от времени хрипят и стонут за решеткой.
«Что же теперь будет? – думает Ребман. – До утра я просижу здесь. Потом они пошлют обыскать мою комнату. И тогда все пропало: пиджак, в кармане которого остался паспорт, висит в шкафу, а когда шкаф откроют, то нужно быть начисто лишенным обоняния, чтобы не услышать запаха табака, и к тому же слепым, чтобы не заметить серебряного сервиза – да еще с императорской дарственной надписью! Предположим, для табака еще можно найти какое-то оправдание, например, что я его приобрел еще до переворота. Но сервиз?!»
Как случилось с тем господином Лухзингером (об этом ему рассказывал пастор), у которого в доме хранилось несколько бутылок вина еще со времен золотой свадьбы его родителей. Из-за этого ему пришлось целую неделю вместе с другими представителями высшего общества, включая дам и их дочерей, чистить в казармах клозеты. Понадобились невероятные усилия для того, чтобы его оттуда вытащить. А отец этого господина был не кем иным, как консулом Швейцарии!
«Что же будет со мной? Пуля или шило в затылок?»
Ожидание, неизвестность, страх и усталость настолько одолели Ребмана, что он весь покрылся потом и был близок к тому, чтобы закричать во весь голос:
– Да, я – спекулянт и торгую на черном рынке! Тогда-то и там-то я совершал свои сделки! Доказательства вы найдете под днищем моего шкафа! А теперь делайте со мной, что хотите!
Но когда он открыл рот, то услышал свой голос, обращенный к комиссару:
– Вы тоже должны всю ночь просидеть здесь, товарищ комиссар?
Комиссар не отвечает, только рукой сделал Ребману знак, чтобы тот замолчал.
И вновь какое-то время не было слышно ничего, кроме скрипа пера на бумаге.
«Здесь, как в морге, но это кладбище живых», – пронеслось в голове у Ребмана. О, как он только не молился, чего только не обещал, лишь бы выйти живым из этого страшного здания! Но долготерпению Божию тоже есть предел…
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
