Лори покачала головой. Выбившаяся прядка волос упала на щеку, и она убрала ее назад рукой.
– А знаешь… – Она снова покачала головой. – Мне, кажется, надо выпить еще. Ты будешь?
Я откинул голову на спинку. Сейчас я чувствовал неуверенность – полную неуверенность. А внутренний голос подсказывал мне: я хочу быть неуверенным.
Лори вернулась в комнату и пошла на свое место в обход, не желая проскальзывать в тесном промежутке между столиком и мной. Она села почти в ярде от меня и сделала глоток из стакана, полного янтарной жидкости и льда.
– Я пытаюсь понять, что происходит со всеми этими фотографиями. Твои тети взяли в залог фотографии Стюарта, но почему Стюарт прячет фотографии твоих тетушек? – Она подвинула Кордуэйнера с челкой и в бабочке к моей полосатой футболке. – Ох!… Потому что паршивая овца был твоим отцом?
Я вынул студийный портрет Говарда Данстэна и положил его рядом с теми двумя снимками.
– Что-нибудь еще приходит тебе в голову?
Лори подалась вперед, вгляделась в лицо Говарда, обернулась ко мне:
– Если хочешь, могу показать другие снимки Кордуэйнера.
Она резко откинулась на спинку дивана и улыбнулась белой стене перед нами:
– Да мне незачем их смотреть. Кажется, я поняла, почему Стюарт хотел припрятать снимки.
– А мне кажется, он дал моим тетушкам много денег, – предположил я.
– Нет, Стюарт вовсе не такой поборник равноправия, – рассмеялась Лори. – И не станет прыгать от радости, узнав о кровной связи между его семьей и Данстэнами. Он сделает все, чтобы скрыть это. – В глазах Лори искоркой блеснула мысль, и она резко подвинулась ко мне, излучая твердую убежденность. – Твои тетки знали об этом с самого начала!
– Думаю, да, но они божатся, что в глаза не видели Эдварда Райнхарта. А если и видели, как они могли знать, кто это?
– Да это совсем не важно как! Они знали! Разумеется, они не могли сказать об этом Стар – никогда: это была их тайна. А Стюарт пытался заставить тебя убраться из города прежде, чем ты начнешь что-то понимать.
– Но зачем ему отваливать целое состояние моим тетушкам за три старых дома? Ни за что не поверю, что он настолько печется о репутации своей бабушки.
– Стюарт сноб. Ему нравится быть великим и могучим Хэтчем. И он готов потратить целое состояние, чтоб отстоять это.
– У меня такое ощущение, что я шел, шел, дошел до конца пути и там узнал, что это совсем не конец.
Лори поерзала на диване, вытянула ногу и положила локоть на спинку дивана. Затем опустила голову на руку и стала ждать, что я скажу дальше.
– Я не знаю, что говорить, – сообщил я ей, оставляя невысказанным самое важное.
– Расскажи что-нибудь о Хэтчах, кидающихся на тебя с ножами.
Я проглотил почти обратившееся в воду виски и гладкие тонкие льдинки.
– Честное слово, Лори, если я расскажу тебе все, ты решишь, что я либо лжец, либо сумасшедший.
Ее колено плавно проплыло над диванной подушкой, и икра опустилась на край дивана. Она стала покачиваться из стороны в сторону, подперев ладошкой подбородок. Сочувственная решимость была на ее лице.
– Ты встретил своего отца, этого Эдварда Райнхарта. Кордуэйнера Хэтча, так? И он бросился на тебя с ножом Это было в Бакстон-плейс?
– Умница.
– Я просто умею слушать. Где это произошло?
– В нескольких местах. – Я улыбнулся ей.
– Ты встречался в нескольких местах со своим отцом. И по причинам, которые еще предстоит объяснить, джентльмен пытался от тебя избавиться.
– Лори, – сказал я. – Ты меня прости, но это пустая затея.
– А поскольку ты сейчас здесь, этого ему не удалось. Могу ли я предположить, что избавиться удалось тебе – от него?
Я рассказал столько, сколько мог.
– Он сам от себя избавился, как только выяснил, что он сын Говарда Данстэна. Это все, что я могу тебе рассказать.
Лори не двигалась.
– Где-то в Эджертоне или его окрестностях покоится тело Кордуэйнера Хэтча. В конце концов тело обнаружат. А спустя недолгое время идентифицируют.
– Этого не случится, – сказал я. – Поверь мне.
Ее ладошка отпустила подбородок; предплечье скользнуло вниз по спинке дивана; колено передвинулось к краю подушки. Лицо Лори приблизилось к моему – я прочел в нем неверие и неприятие.
– Все, что ты говоришь, настолько туманно. Ты хочешь, чтобы я тебя поняла, но мне становится все труднее и труднее. Постарайся довериться мне, чтобы – по крайней мере – рассказать, куда ты ходил.
Шевельнувшаяся в душе едва знакомая мне враждебность сделала меня неосторожным. Лори Хэтч склонилась надо мной, будто не заслуживающий доверия ангел, и в этот момент я хотел не открыть ей тайные стороны моей жизни, а отплатить за то, что она не заслуживает доверия.
– Я сделаю больше… Я покажу.
– Покажешь? Нэд, я сегодня больше никуда не хочу ехать.
Я вытянул руку, не в силах остановить себя, не в силах предотвратить непоправимую ошибку.
– Поставь стакан и возьми меня за руку.
Медленно, не отрывая взгляда от моих глаз, Лори опустила стакан на столик. Я думал, что она была способна понять намерения мужчин с тех пор, как стала жить с Морри Бюргером. А к тому времени, как Лори переехала к мистеру и миссис Диринг, ее проницательность и дальновидность мгновенно схватывали все, что было слева, справа и позади. С тех пор она всегда умела различать скрытое и то, что скрыто за этим скрытым.
«Если хочешь меня узнать, – подумал я, – придется тебе узнать и это».
Лори Хэтч крепко ухватила меня за руку, и с привычным ощущением провала сквозь дыру в земле, я утянул ее в то, что она никогда не сможет постичь и принять. Мы остановились на углу Торговой и Пэдлуил-роуд, неподалеку от места будущей конторы К. Клейтона Крича. Здания из старого песчаника все еще оставались коттеджами для одной семьи с индивидуальным выходом в парк через высокие железные ворота. На той стороне улицы, прямо напротив, у обочины рядом со строительной площадкой стояли «форд» модели Т и грузовик с дощатыми бортами.
Два первых этажа укрывали строительные леса. По лесам сновали вереницы рабочих, они выходили и скрывались в недрах стройки. Перед фронтоном будущего здания мужчина в котелке орал на двух парней у чана с цементом; прямо напротив железных ворот в парк на нашей стороне авеню два человека выгружали с подводы бревна. Мужчина в канотье и костюме из сирсакера, не искажавшего его сходства с президентом Гарфилдом или Лучано Паваротти (в зависимости от вкусов наблюдателя), вышел из-за припаркованных автомобилей и с важным видом направился к стройплощадке. Стоял тихий пасмурный день, скорее всего, середина сентября.
