Полковник немедленно рассыпался в комплиментах и принялся лебезить. Такое Аня видела часто. Она не любила этого, а отец относился как к неизбежному спутнику его работы. Он всегда предпочитал, чтобы подчиненные благоговели перед ним вместо того, чтобы они чувствовали себя рядом с ним почти равными.
– У нас мало времени. Мы прилетели по конкретному делу, – вскоре прервал словоблудие полковника Владов. – Мне нужен Третьяков из СБ. Немедленно.
– Конечно, конечно. Сейчас всё сделаем, – сразу же переключился полковник. – Вон там машина, пройдёмте.
Ехали недолго. Полковник предлагал начать с обеда, но Владов довольно жёстко заявил, что у него нет на это времени и потребовал больше его по пустякам не отвлекать. Полковник всё понял верно, и до самого конца поездки никто больше не слышал от него ни слова.
Подполковник Третьяков был предупреждён и уже ожидал их у входа в здание СБ. Это был красивый высокий мужчина, среднего телосложения, с крепкими накачанными руками и лицом херувима. Не знай Аня, что за его широко открытыми серыми глазами и приятной улыбкой скрывается жестокий садист – могла бы и заинтересоваться им. Но она знала.
Третьяков поздоровался с Владовым за руку, и они обменялись парой доброжелательных приветственных реплик. Это вызвало зависть у полковника, который такой чести удостоен не был. Затем Владов отпустил полковника в такой манере, словно это был какой-то рядовой посыльный, а сам Владов, Аня и Третьяков прошли внутрь.
– Обидится Барский, – лениво бросил Третьяков о полковнике, когда они спускались по лестнице.
Владов не нуждался в дальнейших объяснениях и сразу понял, что имеет в виду Третьяков. Аня же поняла, только когда отец ответил.
– Пусть сначала докажет, что достоин лучшего отношения. Тогда и поговорим, – безразлично ответил Владов.
Впрочем, Аню сейчас их разговор не сильно-то интересовал. Гораздо больше её волновало то, зачем сама она здесь. Здание службы безопасности она никогда раньше не посещала, но легенды о нем в Ольховке ходили разные. По большей части малоприятные, и Аня на этот счёт немного переживала. Нет, конечно, отец не задумывает в её отношении какого-то зла, в этом она не сомневалась, но тогда что?
Они спустились на два этажа вниз, в подвалы здания. Внизу находилась тяжёлая металлическая дверь, открыв которую они попали в тускло освещённый коридор с ободранными стенами. Подвалы оказались довольно большими и просторными. Аня не понимала, то ли их специально расширяли, то ли они изначально прилагались к зданию в таком виде, но масштаб её несколько напугал.
Помимо внешнего вида и запахов пота, испражнений и крови, тут было кое-что другое, что дополняло ужасную давящую атмосферу – звуковое сопровождение. Оно состояло из множества звуков, которые плохо сдерживали старые стены и неплотно прилегающие двери. Это была смесь криков ярости, ужаса и боли, взрывы хохота и грубые беседы, удары, какая-то музыка. Где-то, кажется, даже занимались сексом.
Всё это действовало на Аню очень угнетающе. Сам Владов относился к такому с брезгливостью. Не будь ему это нужно – он бы ни в жизнь не спустился в этот мерзкий ад, но дело того требовало. Третьяков же чувствовал себя, как дома. Впрочем, он и был дома.
– Что это за место? – не выдержав напряжения, спросила Аня. – Зачем мы здесь?
Третьяков взглянул на Владова с долей интереса. Он то ли сам ожидал ответа, то ли наоборот, знал его и удивился бы, если бы Владов ответил.
– Здание службы безопасности, – безразлично ответил Владов.
– Это я знаю. Но что ЭТО за место? Почему тут так воняет и всё так… ужасно?
Владов кивнул Третьякову, чтобы тот ответил.
– Тут мы проводим допросы и содержим наших немногочисленных клиентов, – ответил подполковник с лёгкой улыбкой. – Чего же ещё благородная мазель ждала от тюрьмы?
Аня смерила его презрительным взглядом, про себя окрестив Палачом. Палач ответил ей томным маслянистым взглядом и кривой, пакостной ухмылкой. Он что-то знал. Но молчал.
Ане стало не по себе. В животе зашевелился страх и мерзким слизнем стал ползать по внутренностям. Что, если она ошиблась? Что, если отец не поверил ей?
«Да ничто!», – тут же ответила она сама себе. «Ничего тебе не будет. Он твой отец и ничего плохого с тобой не сделает. Есть что-то ещё, какая-то другая причина по которой он привёз тебя сюда. Соберись и не думай о всякой ерунде».
Но даже если бы Аня знала, зачем она здесь, если бы готовилась заранее, она всё равно оказалась бы не готова.
Они прошли по коридору около тридцати шагов, затем свернули. Потом ещё раз. Чем дальше они шли, тем громче становились хохот и звуки, издаваемые совокупляющейся парой. Несмотря на все попытки держать себя в руках, Ане становилось всё более страшно.
Наконец, они остановились у одной из дверей, и Аня сделала через нос глубокий вдох, предчувствуя, что сейчас увидит нечто прескверное. Из-за двери периодически доносились приглушенные стоны женщины, иногда переходящие в крики, а также хохот и скабрезные разговорчики.
Аня была слишком сосредоточена на своих чувствах и в скудном свете коридора не обратила внимания на хмуро-неодобрительный взгляд Владова, который тот адресовал Третьякову, и на извиняющуюся мину последнего. Как ни странно, но Третьяков не робел перед Владовым, как подавляющее большинство других офицеров, и даже его виноватая улыбка была скорее выражением некоторого неудобства перед гостями, чем извинением и признанием своей ошибки.
Третьяков взялся за ручку двери и открыл её. Аня напряглась, словно за дверью её ждала драка. Они вошли в комнату, в которой было только два стула, ещё одна дверь и большое окно. Дверь вела в другую комнату, происходящее в которой можно было наблюдать через это окно.
Зрелище для неподготовленного зрителя, особенно для девушки, было кошмарным. За окном, во второй комнате, находились четверо полуголых мужчин, собравшихся вокруг стола. Двое сидели на стульях, ещё двое стояли по разные стороны стола. На нём на животе лежала девушка и делала глубокий минет одному из стоявших. Второй совершал ритмичные движения позади неё и, судя по мучительным стонам девушки, удовольствия ей это совершенно не доставляло.
Аня вошла последней и остановилась прямо в дверях, как вкопанная. Она не в силах была оторвать расширившиеся от ужаса глаза от происходящего за окном. На столе лежала Таня. Тот подонок, который насиловал её в рот, как раз вынул обмякший член и отошел на шаг. Таня несколько секунд судорожно отплевывалась, казалось даже, что она задыхается. Но затем просто положила голову на стол, словно происходящее её совершенно не касалось, и, иногда морща лоб, стала покорно ждать конца.
Слёзы потекли по щекам Ани. Она рефлекторно сделала несколько шагов и остановилась у окна, уже почти не замечая происходящего на той стороне. Она не видела ублюдка, который как раз кончал в её подругу, не слышала их мерзкого, быдловатого хохота. Она видела только безучастные глаза несчастной девушки, которую сама же обрекла на адские муки ещё при жизни.
