Они увидели меня прежде, чем я разглядела их среди людей, которые обнимались и, толкаясь, словно муравьи, семенили в сторону улицы Пресьядос. Они подошли ко мне ближе и в изумлении остановились перед кружком беженцев, которые расступились, давая им пройти.
Нагруженные пакетами, счастливые и хорошо одетые, они казались похожими на идеальную семью, которую показывают по телевизору в рекламном ролике о прекрасном горном велосипеде, — его родители дарят своим счастливым детям, к которым теперь относился и мой сын.
Рейна была закутана в огненный плащ, длинный, до самых пят, ее волосы были выкрашены в красный цвет, похоже, она только что вышла из парикмахерской. Ее дочь была абсолютно не похожа на нас, когда мы были в ее возрасте. Сантьяго был одет в пальто из верблюжьей шерсти, темный костюм, словно он не мог выглядеть менее официально в такой день, как этот. Хайме тоже был красиво одет: на нем был небесно-голубой блейзер с золотыми пуговицами, который раньше я никогда не видела.
— Привет, мама!
Мой сын был единственным, кто был рад меня видеть, и если бы он не выражал свою радость с таким удовольствием, возможно, меня никогда не стала бы мучить совесть за создавшуюся ситуацию. Его приветствие отрезвило меня в одну секунду, только теперь я смогла увидеть себя со стороны: женщина среднего возраста обнимается с мужчиной, который на восемь лет моложе ее, в окружении кучи бездомных иностранцев-нелегалов… Все вроде было бы нормально, если бы этой женщиной не была я, мать этого маленького ребенка с индейскими губами, который махал мне рукой, как будто не видел ничего особенного. Тотчас я почувствовала, что улыбка Хайме значила для меня все, я хотела дотронуться до него, но Рейна, которая вела его за руку, сделала шаг назад.
— Ты идешь ужинать? — спросила меня Рейна.
— Конечно, — ответила я, но мои слова прозвучали не слишком внятно.
— Тогда тебе следовало бы сходить домой и переодеться, потому что твой вид вызывает тошноту.
Только теперь я обратила внимание на грязные пятна на моей белой блузе. Я так разозлилась, что не нашлась для достойного ответа. Когда я придумала, что сказать ей в лицо, они уже повернулись и быстро удалялись от меня, мелькая предо мной спинами.
— Хайме! — крикнула я жутким пьяным голосом. — Ты не поцелуешь меня?
Сын повернулся и посмотрел на меня, а я снова позвала его. Тут он помахал мне рукой, прося меня подождать. С этого расстояния я прекрасно видела, как он пытался вырвать руку у своей тетки, а она сильнее сжимала свою руку, так, что он споткнулся. Через мгновение Хайме снова повернулся и посмотрел на меня в последний раз, пожимая плечами, чтобы показать свое бессилие, и послал мне воздушный поцелуй.
Христо, который все это видел и ничего не понял, обнял меня за плечи, когда я расплакалась. Он обнимал меня, потом начал целовать, лаская лицо, высушивая мои слезы поцелуями, а я встречала молчанием его участие, мне очень хотелось объяснить ему, что ни он, ни кто другой не сможет успокоить меня. Я была как в лихорадке, я не могла говорить, только громко вздыхала, пока кто-то не протянул мне бутылку, почти полную, чтобы я осушила ее залпом. Потом я почувствовала, как алкоголь распространяется по моим внутренностям, теперь я смогла открыть глаза и шевелить губами.
— Пушкин, — сказала я, а он кивнул.
Христо обнял меня за плечи сзади двумя руками, которые скрестил на моей груди, а я снова заплакала.
* * *
Я проснулась одетой, лежа на софе в гостиной незнакомого дома. Я не открывала глаза, мне было очень плохо, было такое ощущение, словно мне отрезали полголовы, но потом все же приоткрыла один глаз, рукой пошарила вокруг, голова болела, словно в мой череп и мозг воткнули гвозди. Я плохо помнила, как провела прошлую ночь, не могла вспомнить, как оказалась здесь. Я вообще не понимала, где я, видела только, что я здесь не одна, на полу тоже спали люди. Когда я пришла в себя окончательно, то встала на ноги, открыв глаза настолько, насколько могла. Потом я смогла перешагнуть через все тела, которые лежали между мной и дверью, нашла свое пальто на вешалке в коридоре и вышла на улицу.
Я не рассчитывала найти такси так быстро утром в Рождество, но наткнулась на одну свободную машину прежде, чем успела войти в метро. Приехав домой, я тут же растворила две таблетки френадола в стакане воды, но, не дожидаясь, пока они подействуют, приготовила томатный сок с большим количеством перца и доброй дозы водки. Потом села к телефону, приложив ко лбу влажное полотенце, и набрала по памяти номер.
— Звонишь, чтобы извиниться? — спросила Рейна — она сняла трубку.
— Нет. Я только хочу поговорить с моим сыном.
— Очень хорошо, подожди минуту.
Хайме тут же ответил, я попросила у него прощения за то, что не пришла накануне ужинать.
— Не волнуйся, мама. Это был очень скучный ужин, а индюк был жесткий. Я уверен, что ты лучше провела время с Иисусом Христом.
— Пожалуй, сегодня мы можем пообедать вместе… — произнесла я без особой надежды.
— Нет, не можем, потому что сегодня мы идем обедать домой к тете Эсперанце.
— Ясно, — сказала я, вспомнив, что Сантьяго всегда обедал со своими сестрами рождественским днем. — Ладно, тогда увидимся завтра.
Он сказал «да» и повесил трубку, после того как сказал, что они смотрят телевизор. Я упала на кровать и заснула на пару часов, а когда проснулась, то почувствовала себя намного лучше. Я приняла душ, оделась и вышла на улицу. День стоял холодный, но небо было голубым и светило солнце. Мне это показалось хорошим предзнаменованием, и я решила идти пешком. Перед дверью висело объявление: «Любой срочный ремонт. Сервис двадцать четыре часа», но внутри, как я смогла разглядеть сквозь жалюзи, никого не было. Я нажала на звонок без большой надежды, но тут появился очень молодой работник в голубой униформе, выглядел он не намного лучше меня. На его лице я прочитала сильное недовольство тем, что его заставили работать и в такой день натянуть на себя рабочий халат. Я молча указала ему на надпись, открыла пакет, достала оттуда свой ящичек, сказала, что нужно открыть его, потому что ключа у меня нет.
Он широко улыбнулся. Потом скрылся с моих глаз, я услышала шум открываемого ящика, а потом он вернулся.
— Как здорово! — произнесла я, пока он запихивал в мой мешок уже открытую коробку с деформированной крышкой. — Как быстро! Сколько я тебе должна?
— Ничего, женщина, — ответил он. — Как я возьму деньги за такую малость, как эта?
Я стала настаивать, но он был решительно настроен не брать с меня денег.
— Ничего, правда.
— Большое спасибо, и еще раз извините. Мне жаль, что побеспокоила тебя в такой день из-за этой ерунды.
— Ничего, — зевнул он, приготовившись к тому, чтобы снова отойти ко сну, который я прервала. — И счастливого Рождества!
— Счастливого Рождества!
Я решила прогуляться до нужного мне дома, но сначала как следует подумать о том, что собиралась сделать. С этого дня моя судьба должна была перемениться. Наконец, я была на месте, нажала на кнопку домофона, поздно спохватившись, что должна была прежде позвонить, а не объявляться нежданно. Несмотря на это, Томас тут же открыл дверь и не показался недовольным из-за моего нежданного визита. Видно было, что он одинок, ему скучно, впрочем, как почти всегда.
