Книга Картахена - Лена Элтанг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
* * *
Маркус закрыл сумку, с трудом уложив туда разбухшие от дождя куртку и свитер, утром он пытался просушить их на батарее, но стоило повернуть регулятор до отказа, как электричество вырубилось во всем мотеле.
К двум часам Колумелла ушла, оставив измочаленную постель валяться на полу, это и понятно, она была здесь в другой роли и наводить порядок ей не пристало. Напоследок она потребовала от Маркуса признаться в том, что он желал ее с первого дня, но крепился, и только теперь, перед отъездом, не смог совладать со своими чувствами.
Все его женщины были похожи чем-то неуловимым, какой-то кисточкой на ушах, но только одна из них совершенно не любила слов. Особенно когда ими пытались описывать то, что и так очевидно. Она предпочла бы настоящий Koh-i-Noor, оставляющий на бумаге серебристые и серые штрихи. Такими штрихами она набросала однажды стволы кипарисов, заслонявшие фасад «Бриатико», если смотреть с деревенской площади. Они сидели в траттории за долгим обедом, Паола рисовала отель, который был почти не виден, и это смешило Маркуса, но ему нравилось смотреть, как шестигранный карандаш бегает по салфетке.
– Обещай мне, что завтра мы туда заберемся, – сказала Паола, не отрываясь от рисунка. – Я должна увидеть эту часовню. Я, поверишь ли, часто о ней думаю.
Думать о часовне, засмеялся Маркус, чем, ради всего святого, забита твоя голова?
Позже, спустя много лет, он наткнулся в Лондоне на выставку норвежца, создающего облака. Парень делал что-то ловкое с водой и воздухом в помещении, и облако сгущалось на глазах, быстро расцветало в нескольких футах над полом и быстро опадало – норвежец успевал только щелкнуть фотоаппаратом. Вот чем была эта женщина, подумал Маркус, вглядываясь в снимки исчезающих облаков, и вот что было у нее в голове. И вот куда она ушла, незаметно, будто русалочьи слезы в гальку.
Что ж, он был готов уезжать. Оставалось последнее дело, самое трудное: взять банку с краской, спуститься в гавань и сделать то, что должен. Он обещал Пеникелле появиться в гавани до двух часов дня, и теперь опаздывал, но это не слишком его беспокоило. Укладывая вещи в дорожную сумку, он вынул пенковую трубку из кармана куртки, завернул в выдранный из блокнота листок и положил в арабский пакет, рядом с краской. Старику она пригодится, а я курил только здесь, в Траяно, по старой памяти.
Что я скажу Пеникелле? Твоя внучка уехала, и в этом виноват я, потому что я требовал от нее того, чего она дать не могла. С какой стати я взялся судить ее, ума не приложу. Теперь я знаю, что ошибался во всем. Во всем. Твоего сына убила мать твоего друга, и была в своем праве, ведь твой сын убил ее сына. Он сделал это из-за маленькой синей марки, которую никто из них даже в глаза не видел, а может, ее и не было вовсе.
Ну да, как же, не было. Сицилийская ошибка – вот она, стоит только открыть окно и посмотреть на гранитную розовую скалу, отделяющую северный склон холма от лагуны. Зазубренные края кипарисов, размытый профиль усадьбы, известь и шафран, клейкая изнанка липнет к рукам, почтовый штемпель стоит высоко в зените.
Двенадцать страниц финала пойдут к чертям собачьим, думал он, укладывая рубашки и пытаясь найти хоть одну свежую. Один раз я уже отослал издателю липовую версию, в которой было столько же меда, сколько яда, все сбалансировано, ловко просчитано, и что же – не прошло и шести лет, как реальность добралась до меня и отхлестала по морде можжевеловой веткой. Переписывать финал для писателя – все равно что для древнего грека есть рыбу во время войны, это отравит тебя самого и непременно приведет войска к поражению. Но как оставить все как есть после сегодняшнего утра? Такую липу я мог написать и дома, сидя на бабкиной даче в Молетай и глядя в мутное, засиженное мошкой окно. Не стоило и каблуки обивать.
Он застегнул молнию на сумке, попил из-под крана воды, от которой ломило зубы, и спустился на первый этаж, где пахло яблочным уксусом и кардамоном. На кухне Колумелла с помощницей гремели тазами для варенья. Окна во двор были распахнуты, послеполуденная жара проникла в дом, и обе женщины подвернули рукава до самых плеч, обнажив полные руки с совершенно белой кожей выше локтя. Местные крестьянки не раздеваются на пляже или во время работы в саду, поэтому загар у них кончается там, где кончаются вырез платья, рукава и подол.
Хозяйка подала ему счет в китайской шкатулке черного дерева, ее взгляд и голос были прохладными, и весь ее вид говорил о том, что два часа, проведенные в его номере, ему померещились. Счет был явно завышен, но Маркус кивнул и положил деньги на стойку, ему не хотелось с ней препираться. Сдачу она отсчитала мелкой монетой, хранившейся в стеклянном шаре для чаевых. Шар располагался на стойке портье и был похож на аквариум, где золотые и медные рыбки теснятся и тычутся носом в стекло.
Маркус знал, что еще в прошлом веке деньги здесь заменяла мена: монеты были нужны на табак, кофе и дробь для охоты – еще врач и похороны! – и хранились в железных копилках, стоящих в укромном месте. Он оставил монеты на стойке, хозяйка швырнула их обратно, они ожили и проворно уплыли.
Маркус спустился вниз с банкой краски в руках, его сумка уже стояла на заднем сиденье «форда», понемногу раскалявшегося на ярком солнце. Рядом сидел на корточках хозяин мотеля, вытянув шею и цокая языком, он пытался выманить кошку, забравшуюся под машину, еще одна кошка развалилась на крыше, свесив роскошный пепельный хвост.
– Оставь их, я пока никуда не еду. – Маркус поймал себя на том, что в первый раз обращается к этому человеку. А ведь он прожил у него в доме восемь дней. Больше того, он только что переспал с его женой, не устоял перед танцующим в воздухе золотым Эуфизио.
– Ладно, тогда пусть валяются. – Толстяк поднялся, с любопытством уставившись на банку с красными потеками вокруг крышки. – Ты будешь красить свой «форд» во дворе?
– Я буду красить лодку в гавани. Обещал помочь одному приятелю. – Глядя на льняную рубаху хозяина, Маркус вспомнил, что не взял никакой старой тряпки, чтобы переодеться. Может, у клошара найдется старая майка в рундуке.
– Хорошее дело, – хозяин почесал под рубахой живот, – сегодня будет адская жара. Паскетта всегда бывает жаркой. А в Великий четверг разверзаются хляби небесные.
Маркус вышел из двора, машинально взглянув на двери почтовой конторы (заперто), и направился в сторону гавани. Утренний час, проведенный во дворе синьоры Понте, заполнил его необъяснимым спокойствием, как будто он провел этот час в прохладной воде, лежа на спине, раскинув руки и глядя в бесцветные от жары небеса.
Жестянку он оставил в сумке, а ключ вынул и положил в задний карман джинсов. Время от времени он доставал его и сжимал в кулаке, чувствуя острую, причудливо изрезанную поверхность бородки. Если бы его спросили, что он будет делать с ключом, он бы не сразу нашелся с ответом. Амулеты такая штука, скользкая. Все что угодно может стать амулетом. Ему нужно было увидеть этот ключ, чтобы последний осколок смальты встал на свое место: вот рука мальчишки поворачивает ключ в замке, вот встревоженное лицо Паолы приникает к решетке, детские голоса, шорох гальки, которой посыпаны дорожки вокруг часовни, сдавленный смех, птичье щелканье, ровное гудение терпентинового огня.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Картахена - Лена Элтанг», после закрытия браузера.