Журналисты устроили шумное бдение за воротами. Лайл Редмонд обратился к ним, рассказав своим красочным языком о заговоре Крейтона с целью выиграть президентство. Он призвал народ голосовать за Дугласа Пауэрса, а не за список Редмонда-Фридмана. Согласно закону, существовала техническая возможность избрать Крейтона президентом, и тогда кандидат в вице-президенты из команды покойного автоматически становился президентом вместо Дугласа Пауэрса. Старый Лайл не считал такой исход правильным.
Перед телекамерами, записывающими его слова, Лайл говорил:
— Дуг Пауэрс будет чертовски хорошим президентом. Голосуйте за него.
Джулия пыталась убедить его уехать вместе с ними.
Он оставался тверд.
— Я хочу продать это место, так что пока можно провести здесь несколько ночей. Посмотрим, что хорошего я смогу вспомнить. Если повезет, здесь еще могут остаться несколько рубашек в моих шкафах. После Рейли и его дурацких пижам я с удовольствием вернусь к настоящей одежде.
Джулия попросила Сэма заехать обратно в Остер-Бэй, в дом священника церкви Святого Доминика. В окне общей комнаты, где они разговаривали с отцом Майклом и с дедом Джулии, горел свет. В желтом свете лампы францисканец сидел за столом и писал склонив голову.
Открывая им дверь, отец Майкл кивнул в знак приветствия:
— Я ждал вас, дети мои. Я слушал новости. Все станции почти ни о чем больше не рассказывают. Мне очень жаль было слышать о смерти твоего дяди, Джулия. И мне очень печально, что тебе пришлось убить его.
Отец Майкл ощущал на себе вес всех своих шестидесяти пяти лет. Его лицо с двойным подбородком обвисло под его ношей. Но он все-таки излучал доброту и заботу о ней, и Джулия была тронута.
Он провел их в свою комнату, закрыл дверь и попросил точно рассказать о том, что произошло. По мере того как они рассказывали, он кивал головой, и у них возникло ощущение, что он молится.
— Дедушка просил передать, что он приедет завтра, когда проголосует. Он сказал, что сделал то, что должен был сделать. Он хочет исповедоваться и говорит, что его исповедь будет длинной, так что будьте готовы.
Священник поднял голову и улыбнулся.
— Прекрасно. Еще один шаг к его спасению. Для него это был долгий путь, и я знаю, как он устал. Но его дух несокрушим, и теперь, когда он просит Бога положить руку на его плечо, ему будет не так одиноко.
Сэм ухмыльнулся:
— Он чертыхается, оттого что не собирается больше чертыхаться.
Священник усмехнулся.
— Хорошо.
Он выпрямился на стуле. Его продолговатое лицо омрачилось, и он посмотрел на Джулию долгим вопросительным взглядом.
— Ты хочешь задать мне вопрос, Джулия?
Она кивнула.
— Вы сказали кое-что дедушке, и я это запомнила. Вот эти слова: «Вы не сказали им, что Сельвестер Маас собирался вернуть сокровище». Дедушка не понял, что вы имели в виду. Они винил в этом свою плохую память, но у меня создалось впечатление... что вы были там и знали, что произошло. — Она сделала паузу. — Вероятно, вы были тем мальчиком, которого дедушка видел, когда тот убегал со склада после того, как дед Остриан убил Мааса. А затем я вспомнила, что обнаружил Сэм, когда изучал жизнь Мааса. У него был сын, очевидно, единственный выживший ребенок. Но Сэм не мог найти его следов. Это меня удивило. Может быть, сын и не исчезал вовсе. Может быть, он ушел по призванию — в церковь — и уехал в другие страны. У вас немецкий акцент, а Цюрих находится в немецкоязычной области Швейцарии... Вы — Михаэль Маас? То, что вы говорите о своем отце, — правда?
Священник закрыл глаза. Боль исказила черты его старческого лица. Но когда он вновь открыл глаза, его взгляд был ясен и мягок.
— Все это правда, — сказал он. — Мой отец был грешником, но, когда он осознал чудовищность того, что делал с трофеями Гиммлера, он изменился. Он хотел вернуть «второй клад Гиммлера» в Советский Союз. Гиммлер был исчадием зла. В конце у отца уже не было желания усугублять зло.
Сэм рассказал отцу Майклу свою теорию о том, как именно Гиммлер вывез награбленное из Кенигсберга в Цюрих.
Священник кивнул:
— Судя по тому, что рассказывал мне отец, вы правы. Это было долгое и трудное железнодорожное путешествие. Отец поехал встречать поезд в Германию, чтобы помочь ему въехать в Швейцарию.
Священник рассказал им, как мать умоляла его молчать об убийстве отца и о сокровищах.
— Очевидно, Маас украл несколько произведений раньше, во время войны, из других вкладов, и мать боялась, что в качестве компенсации швейцарское правительство конфискует все ее наследство. Так что я молчал и пошел в священники, чтобы искупить свою вину. — Он грустно улыбнулся Джулии. — Мы не очень отличаемся — ты и я. Есть старая поговорка о том, что дети обречены наследовать нерешенные проблемы своих родителей.
— Это вы десять лет назад послали письма моему отцу и Крейтону о том, что сделали мои деды? — спросила Джулия. — Именно из-за этого они подрались в ночь моего дебюта...
Лицо отца Майкла вытянулось от изумления.
— Я ответственен за смерть твоего отца? Я не знал...
— Но вы также ответственны за освобождение моего деда, — грустно улыбнулась Джулия. — Вы поступили правильно, привели все в движение. После этого выбор, сделанный людьми, стал их собственной ответственностью. Вам не в чем себя винить. По сути, я благодарна вам за все. Если бы вы не побудили дедушку к переменам, Крейтон наверняка стал бы президентом.
Священник задумался над сказанным. Затем кивнул:
— Твои слова — мое искупление. Спасибо.
* * *
Джулия и Сэм сели во взятый напрокат «Мустанг», оставленный на стоянке позади красивой каменной церкви. Луна стояла высоко, и воздух, насыщенный запахом моря, был тих. Все предвещало снегопад, бледные тучи, плывущие по черному небу, должны были принести перемену погоды. Они вновь были в одежде от Армии спасения, купленной Сэмом на Манхэттене. Руку Сэма дергало, но его напичкали обезболивающими средствами, так что он почти не обращал на нее внимания. Они прижались друг к другу, и их дыхание слилось.
— Ты поедешь со мной в Нью-Йорк? — спросила она. — Это близко и удобно. В морозильнике есть еда.
Он усмехнулся, погладил по щеке и внимательно посмотрел на нее.
— У тебя такая мягкая кожа. — Он провел пальцем по ее шее. — Ты веришь в любовь?
— Забавно, что ты спрашиваешь. В последнее время я много думала об этом. Но если мы признаем ее существование, придется отказаться от некоторых наших старых представлений.
Он поцеловал ее, а она прижалась к нему. Сэм с благодарностью крепко обнял ее невредимой рукой и стал жадно впитывать сладкий вкус ее губ.
Потом отстранился и посмотрел в ее глаза цвета лазурита:
