– Юньти, выйди к нам! – прокричал Иньчжэнь.
Пристально глядя на стоящего у белой свечи Иньчжэня, Юньти равнодушно отозвался:
– Я здесь.
Иньчжэнь с Юньсяном одновременно перевели взгляд на неясную тень, сжавшуюся в темном углу.
– Четырнадцатый брат, почему же нет гроба, а только табличка? – спросил Юньсян.
Юньти поднялся на ноги, подошел к столу и, достав из-за пазухи фарфоровую урну, поставил ее за табличкой, проговорив:
– Жоси тут.
Поначалу Иньчжэнь не понял, что тот имел в виду, а когда понял, гнев и скорбь затопили его сердце. Вдобавок к тому он сильно устал, мчавшись сюда во весь опор, поэтому пошатнулся, едва не упав. Поспешно придержав его, Юньсян спросил:
– Четырнадцатый брат, что же, в конце концов, случилось?
– Что случилось? – холодно повторил Юньти. – Я просто сжег тело Жоси, вот и все!
Печаль и злоба затмили разум Иньчжэня. Размахнувшись, он отвесил Юньти оплеуху. Юньсян тут же загородил его собой, умоляя:
– Царственный брат, прошу вас, успокойтесь, четырнадцатый брат ни за что не поступил бы так с Жоси, сперва расспросите его поподробнее.
Холодно усмехнувшись, Юньти произнес:
– Ага, сейчас ты беспокоишься! Где же ты был раньше? Знаешь ли ты, что Жоси, полная надежды, несколько дней ждала тебя? Зачем, для кого ты сейчас устраиваешь эти сцены?
– А сам-то ты что сделал? – проревел Иньчжэнь. – Давай, расскажи нам!
– Из-за того, что конверт был надписан твоим почерком, царственный брат решил, что это очередная провокация с твоей стороны, а потому отбросил его в сторону, не прочитав вовремя, – объяснил Юньсян.
Выражение лица Юньти мгновенно изменилось.
– Даже если ты не получил письмо, – после короткого молчания проговорил он, – в этом поместье полно твоих соглядатаев. Разве они не могли напрямую сказать тебе о том, что происходит с Жоси?
Иньчжэнь молчал, с ненавистью глядя на Юньти.
– Ты всеми силами старался сделать так, чтобы царственный брат больше не хотел читать доклады о Жоси, и теперь еще спрашиваешь? – с досадой вздохнул Юньсян.
Лицо Юньти сперва позеленело, затем побелело.
– Вот как, – пробормотал он.
Бросившись к табличке с именем Жоси, он вскричал:
– Я не нарочно! Я не хотел заставлять тебя страдать, не хотел лишать тебя надежды! Да, в тот раз под цветущей сливой я умышленно склонил тебя к интимному поведению, надеясь, что соглядатай увидит это. Я сделал это лишь потому, что чувствовал себя подавленным и хотел позлить царственного брата. В дальнейшем, однако, я делал это уже неосознанно. Мне действительно нравилось разговаривать с тобой. Мне казалось, что я возвращался в далекое детство, на душе становилось спокойно, и я мирно засыпал, наслаждаясь долгим, приятным сном. Нас разделяла ширма, но я знал, что ты тихо спишь здесь, совсем рядом, и в моем сердце…
– Замолчи! – закричал Иньчжэнь.
Юньсян с безграничной печалью во взгляде посмотрел на табличку с именем Жоси, спросив себя: почему же Великое Небо всегда столь жестоко к людям? Не зная, куда выплеснуть свою злобу, он произнес:
– Почему же… Почему ты так поступил с Жоси? Ты даже не дал царственному брату увидеть ее.
– Это было желание самой Жоси, – ответил Юньти. – Она постоянно умоляла меня об этом, прося дождаться ветреного дня и развеять ее прах, потому что так она сможет стать свободной. Она говорила, что не желает, чтобы ее труп гнил, источая неприятный запах. Сказала, что не хочет быть закопанной в землю, где темно и ее тело будут… Поедать жуки.
Иньчжэнь с Юньсяном остолбенели.
– Какие странные, вздорные рассуждения, – обуздав горечь в душе, произнес Юньсян. – Это так похоже на Жоси.
Глядя на табличку, Иньчжэнь протянул руку к фарфоровой урне, собираясь взять ее. Едва он коснулся сосуда, как его пальцы обжег такой холод, что он мгновенно отдернул руку. Почему же так больно? Ему нескоро удалось унять дрожь в пальцах и легонько погладить бок фарфоровой урны. Сдерживаемые в сердце слезы понемногу выступали на глазах, терзая душу, но Иньчжэнь не чувствовал боли. Он знал лишь, что отныне его сердце никогда не будет целым: в самой его середине образовалась пустота.
Внезапно подхватив урну на руки, Иньчжэнь скомандовал:
– Идем!
Одним огромным прыжком Юньти оказался перед ним, преградив ему путь.
– Жоси – моя супруга, ты не можешь унести ее!
– Твоя она супруга или нет – решать нам, тебе же никто не позволял говорить, – холодно произнес Иньчжэнь. – Мы и так не заносили имя Жоси в метрические книги, а вы еще и не соблюли все свадебные ритуалы.
– Когда скончался царственный отец, я не успел в последний раз увидеться с ним! – гневно воскликнул Юньти. – Когда умерла матушка, я не смог проводить и ее в последний путь! Теперь же ты собираешься унести прах моей супруги. Ты зашел слишком далеко!
– О, я обидел тебя? – с ледяной ухмылкой проговорил Иньчжэнь. – И что с того?
Юньти пришел в такую ярость, что у него затряслись руки.
– Четырнадцатый брат, не надо. Ты должен понимать, в каком состоянии сейчас царственный брат, – поспешно вклинился Юньсян. – Кроме того, думаю, Жоси сама хотела бы уйти с ним.
– Чепуха! – расхохотался Юньти. – Если хотела, то зачем уехала?
Неизвестно откуда появившаяся на пороге Цяохуэй тихо сказала:
– Четырнадцатый господин, прошу вас, позвольте Его Величеству забрать барышню с собой! Она бы очень этого хотела.
Затем она повернулась к Иньчжэню и, поприветствовав его, добавила:
– Прошу Ваше Величество следовать за вашей покорной служанкой.
Иньчжэнь быстрым шагом двинулся следом за ней. Юньсян посмотрел на побледневшего Юньти и сказал:
– Если ты действительно считал Жоси своим другом, прекрати препираться с царственным братом, особенно в ее присутствии. Всю свою жизнь она страдала ради восьмого брата и всех вас. Ее уже нет на этом свете, так стоит ли и теперь заставлять ее страдать?
Помолчав немного, Юньти едва заметно кивнул. Юньсян хлопнул его по плечу и помчался догонять Иньчжэня.
Цяохуэй указала на плетеный стул, что стоял во дворе под аркой, с которой свисали плети цветущей глицинии.
– Больше всего барышня любила сидеть здесь и размышлять. Она могла просидеть тут без движения весь день, ни слова не говоря.
Затем она вошла в дом и сказала, глядя на письменный стол:
– Каждый день барышня подолгу упражнялась в каллиграфии, оставив это занятие лишь под конец, когда в ее руках больше не осталось сил.
