обнаруживалась все явственнее.
— Так... какой вопрос уготовил Михаил Иванович третьего дня? — вдруг подала голос Анна, — видимо, в решимости начать этот разговор она была заодно с отцом Петром.
— Михаил Иванович сказал... — вздохнул молодой Разуневский — из того, каким громоподобным был вздох отца Петра, следовало, что разговор, начатый им, требует сил. — Короче, Михаил Иванович сказал: «Вся эта ваша церковная канитель — век, по крайней мере, семнадцатый, а мы живем в веке двадцатом, вы понимаете это, милостивые государи?» — Отец Петр еще раз оглядел гостей более чем ироническим взглядом. — Итак, я вас спрашиваю: вы понимаете это, милостивые государи?
— Я не сказал «канитель»... — возразил Кравцов, опустив пылающее лицо.
— Да, действительно, вы не сказали «канитель», но вы сказали нечто более важное... — тут же возразил отец Петр, его точно бес увлек — он очень хотел этого разговора.
— Что именно сказал еще Михаил Иванович? — вопросила Анна с нарочитой серьезностью — сейчас наступление они вели вдвоем.
— Он сказал: «Человек высадился на Луне, он послал своих механических гонцов на Марс и Венеру, он вторгся в мир, который был до сих пор напрочь заповедным и эксплуатировался церковью, как она этого хотела... Как вы соотнесете ваши принципы с современным знанием?..»
Сделалась тишина, да такая, что стало слышно, как в соседнем дворе позванивает пустое ведро, опускаемое в колодец, да волчонок, неожиданно присмиревший, тычется мордой в ногу отца Петра, постанывая.
— Михаил Иванович, вы действительно сказали это? — поинтересовался Коцебу, придав интонации возможно большее изумление.
Кравцов смолчал — он смешался, а ироничная Анна, точно дождавшись этого вопроса, ответила за Михаила:
— А что тут, в конце концов, неожиданного?.. Не Михаил Иванович, а я сказала это... Понимаете: я...
— Ну, от тебя всего можно ожидать! — возгласил Коцебу и засмеялся, громко; однако, почувствовав, что смеется один, смолк и, взяв со стола нож, с отчаянной решимостью постучал им по тарелке — звук получился почти траурный. — Вот был я свидетелем поединка: нарком Луначарский и митрополит Введенский... — начал Разуневский-старший — он понял, что немалым виновником деликатной паузы является он и спасать положение тоже надо ему. — Тема была та же, как примирить современное знание с церковью... — он наклонился, стараясь заглянуть в глаза дочери. — Понимаешь, Анна, то был Луначарский... — он точно хотел сказать дочери: «Не ты, а Луначарский!» — Одним словом, вопрос был поставлен тот же: есть ли бог?.. Поединок был почти... кровавым, но не могу сказать, чтобы Луначарский был на щите... — он вдруг поднял глаза к потолку и мигом сомкнул веки, словно лишился зрения. — Режет... этот свет, режет. Умерьте!..
Повернули выключатель — из пяти лампочек оставили горящей одну. Стало сумеречно и еще более тихо. Волчонок шевельнулся под столом, взвизгнул и завыл, стуча зубами как в ознобе.
— Э-э... животина неразумная! — возмутился отец Петр. — Волк, а не может жить без света...
— Он не может, а мы можем! — воскликнула Анна — это уже была дерзость. — Мы даже требуем... темноты... без нее нам худо.
— Этот твой скепсис... разрушительный! — вдруг вознегодовал Коцебу.
— Да, скепсис, но не разрушительный, а очистительный...
— Что же он... очищает? — Разуневский-старший отодвинулся от стола — он хотел лучше видеть дочь. — Что, скажи? — он понимал, что в разговоре, который медленно вызревал за столом, проглядывал замысел и то, что Анна собиралась сказать, она все равно сегодня скажет.
— Понимаешь, папочка, мы взрослые люди, при этом если иметь в виду знания, то в большей мере на уровне века, чем ты... Пойми: в большей мере. Скепсис? Да, но это хороший скепсис, тот, которому чужды предрассудки, а это, согласись, уже преимущество.
— Ты, полагаешь, что тебе дают право говорить с нами таким тоном... этот твой пик... кавказский и пульсирующие светила, к которым ты себя привязала? — воспротивился Коцебу.
— Может, и так: и пик кавказский, и светила пульсирующие! — подтвердила Анна смеясь. — Что же тут плохого?
Коцебу встал и проследовал из одного конца веранды в другой, — казалось, в сумерках веранды его рогожка светилась.
— Что плохого? — снова подал голос Коцебу, остановившись. — Что плохого? А вот что!.. Да будет тебе известно, что святая церковь не отрицает того, что делает современная наука, а обогащает ее свершения! Нет, ты послушай — тебе это полезно не меньше нашего... Природа не приемлет вмешательства извне. Она отторгает это вмешательство, как отторгла недавно сердце, заимствованное у другого лица... Иначе говоря, горит Дарвин, да, все еще горит, и торжествует монах Мендель, доказавший окончательность того, что создал творец... Ты полагаешь, что у науки и веры христианской — дисгармония: а я говорю — гармония...
— Погоди, ты вторгся в сферу, где ты понимаешь меньше меня, ибо астрономы нынешние суть естественники... — заметила Анна, улыбаясь, — это ее хорошее настроение было непобедимо, оно позволяло ей смотреть на происходящее чуть ли не с высоты того самого кавказского пика, который только что помянул Коцебу. — Послушай и меня, папочка: прошлой осенью вот за таким же столом в Абрамцеве мы разговаривали с молодыми людьми, которые завтра готовились стать духовниками. Петр свидетель: разговор продолжался шесть часов. Речь шла о магнитном поле Земли и земной мантии, об облачном покрове Венеры и способности его пропускать солнце, о пульсирующих звездах и звездных туманностях... Иначе говоря, речь шла обо всем, что как будто лежит рядом с богом, при этом ни единого слова о загробной жизни сказано не было. Больше того, если бы кто-то из сидящих за нашим столом отважился бы заговорить об этом, то это бы прозвучало так же, как если бы сейчас вот мы начали бы говорить о чудесах исцеления с помощью мощей Киевской лавры...
Она обвела присутствующих взглядом, точно приглашая заговорить их об исцелении посредством мощей лавры, но все молчали, чуть смущенно.
— Это же было у молодых... жезлоносцев бегство от дел церковных или демонстрация образованности, к которой церковь не имеет отношения? — спросил Коцебу — на какой-то момент он точно поддался обаянию того, что говорила Анна.
— Я не умею ответить, — заметила
