берут!
— Не берут, — соглашаюсь я, кивая. — Но по ушам съездить могут запросто.
— Ладно, — протягивает Слава. — Забей.
Снимаю замок с петель и временно прячу его в карман куртки. Открываю одну створку двери. Жду, пока Слава отойдёт в сторону, чтобы распахнуть вторую. Захожу в гараж, наскоро убираю инструменты и рабочую одежду, которые оставил прямо на путях для заезда. Проверяю, работает ли свет, ведь если нет, это значит, что мои жалобы по поводу слабых лампочек всё время летят в пустоту и пора переходить на новый уровень.
Но нет. Щелчок — и помещение заполняется мягким белым светом.
— Снег пошёл, — слышу за спиной голос Славы.
Оборачиваюсь. Она стоит в шаге от гаража с запрокинутым наверх лицом. На улице темно, девятый, никак, час, но я вижу её хорошо, благодаря освещению в гараже.
Снег будто и не падает вовсе. Парит так медленно, словно застрял в воздухе как в желе. Слава убирает шарф с губ. Открывает рот и высовывает язык в попытке поймать снежинку. Я бы назвал эту картину самой безмятежной из всех, что видел, если бы не реальность, рвущая её по швам: прихрамывание, трость, следы боёв, которые не остались шрамами, но навсегда изменили её лицо, превращая то детско-удивлённое и испуганное выражение, которое я увидел впервые, когда вместе с Марком проник в её комнату поздно ночью, чтобы рассказать всю правду, что от неё скрывали, в холодную и хмурую маску пережившего войну человека.
Таких сразу видишь. Они ничем себя не выдают, ты просто знаешь — тот, кто сейчас улыбается, стоя прямо перед тобой, когда-то встречался со смертью лицом к лицу.
Так выглядит каждый второй в штабе. Такого же я вижу в отражении в зеркале каждое утро.
Такая теперь и она. Девчонка, которая, я думал, станет лишь очередной единицей в нашем строю. Девчонка, имя которой, я считал, спустя пару дней даже и не вспомню.
Девчонка, которая, я не предполагал, станет одним из моих самых близких друзей.
Я иду к Славе. Встаю рядом, тоже запрокидываю голову. Миллиарды белых мух кружат над фоне черничного неба. Красота в простых вещах, как эти, всегда восхищала меня больше всего.
— Я попрошу у Дмитрия, если тебе это правда нужно, и ты считаешь себя готовой, — говорю я. — Но за последствия, если что, отвечать не буду.
Холодно. Сую руки в карманы штанов. Вжимаю голову в плечи.
— Буду должна, — отвечает Слава. — Проси, что хочешь, в рамках уголовного кодекса.
— Помоги Марку найти мне нормальную девушку, — вырывается у меня.
Совсем дурак, наверное. Крайний раз, должно быть, слишком уж сильно по голове получил.
— Знаешь, — протягивает Слава. — У меня не очень хороший вкус на девчонок.
То, как она это произносит… Нет, глупо цепляться к интонации и искать в обычных фразах тройной подтекст, но что-то всё-таки заставляет моё сердце на целое мгновение замереть. Затем, совладав с собой, я говорю:
— И всё же ты уж постарайся. Услуга за услугу. К тому же, это твоя прямая обязанность как моей подруги.
— Тут ты прав, — соглашается Слава. — Но сразу говорю, что подруги у меня — одна другой лучше: что ни ведьма, то оборотень. Я не осуждаю, но советую выбирать осторожней!
Мы оба смеёмся. Это всё глупости, причём вовсе не такие уж и забавные. Но мы всё равно хихикаем долгую минуту.
Мне нас жалко. Так устали, что рассыпаемся даже в состоянии полного спокойствия.
— Нужно пригнать машину, — говорю я.
Гляжу на распахнутые створки гаража. Затем оборачиваюсь назад, на штаб. И опять смотрю на Славу.
— Иди.
Слава снова обращает лицо к снегопаду. Я повторяю за ней и тут же получаю снежинкой прямо в глаз. Морщусь. Но даже эта досада не портит мне настроение.
— Но, я, может, ещё немного тут с тобой постою. Можно?
— Можно.
И мы, как два дурака, стоим, запрокинув головы, и смотрим, как с неба падает снег.
Меньше, чем через десять дней Новый год. Я пережил восемнадцатилетний рубеж — а этим привычно может похвастаться не каждый страж. Дед здоров. Мама меня любит. Мои друзья живы.
И Славка… просто рядом. Даже если лишь буквально — зато плечом к плечу.
И чего ты вечно жалуешься, Прохоров? Жизнь прекрасна, если так подумать.
Я широко улыбаюсь.
Да. Точно.
Глава 2. Ваня
Канун католического Рождества.
Не то, чтобы я испытываю ненависть ко всей этой череде зимних праздников, но то обилие украшений, которое ежегодно достаётся из кладовки и создаёт хаос в месте, где порядок предполагает круглосуточную перспективу, начинает невероятно раздражать ещё на этапе распаковки коробок.
В этот раз особенно. Многочисленных зеркальных поверхностей в виде шаров, бус, гирлянд и мишуры мне при всём желании не избежать. Ярко-оранжевые огни, смотрящие на меня с каждой из них, дезориентируют на секунду, в течение которой я вспоминаю, что это отныне норма.
Нет, я, конечно, привык, вот только свыкнуться пока так и не смог.
— Вань, подай-ка мне шар со снежинками, — просит Лена.
Она участвует в украшении ёлки вместе с Виолой, Полиной и Марком. Мне же досталась роль восседающего на диване в обнимку с гигантскими коробками пассивного помощника.
— Вот этот? — я вытаскиваю из коробки голубой шар с белыми кляксами.
У того, кто обозвал их снежинками, явная проблема с идентификацией природных явлений.
— Да, да, — нетерпеливо сообщает Лена.
Машет, мол, поторопись. Я подбрасываю шар в воздухе. Лена пытается поймать, но сделать это ей не помогает даже лихорадочное перебирание руками воздуха. Шар падает на пол, но не бьётся. Не стекло — пластик.
— Хочешь — не хочешь, но пока мы не украсим гостиную, ты никуда не пойдёшь, — сообщает она. — А теперь подай мне этот дурацкий шар, я не буду ради тебя слезать с табуретки.
Когда друг против друга стоят хранители, даже миротворцы не лезут в спор. Поэтому, как бы я ни надеялся на то, что Марк воскликнет что-то вроде: «Ребята, я всё улажу!» и сам поднимет игрушку, сделать это приходится самому.
— На, — я подхожу к Лене и протягиваю ей поднятый шар.
Она принимает его.
— Ты бы хоть улыбнулся, — говорит она. — Новый год же скоро. Где твоё праздничное настроение?
— Праздники для детей, — отмахиваюсь я.
— Ага, — Лена выпрямляется, фыркает. Свободной ладонью распрямляет складки на юбке. — Совсем забыла, что ты у нас тут самый старый.
Я медлю, не отхожу. Но и не отвечаю ничего. Лена теряет к моей персоне интерес и возвращается к украшению ёлки, и вот тогда я вступаю в игру: хватаю
