Книга Подземный художник - Юрий Поляков

Появление на переделкинской лыжне депутата Бунимовича в ореоле ветхозаветного триумфа снова обострило мою почти залеченную досаду – и я решил взять реванш в литературе. Повесть, увязшая было в авторских сомнениях, сразу сдвинулась с мертвой точки и пошла. Название «Небо падших» родилось на последнем этапе и, как всегда, неожиданно, словно кто-то шепнул мне эту формулу на ухо. К весне текст был завершен. Я предпослал ему эпиграф из «Манон Леско», отлично понимая, в какой великий ряд пытаюсь втиснуться с моей историей несчастного Зайчугана и коварной Катерины.

С мая по июль 1998 года «Небо падших» печаталось с продолжениями в еженедельнике «Собеседник»: по тем временам для художественной прозы, превратившейся в маргинальное рукоделье, случай уникальный. Фрагменты вышли в «МК» и «Правде», что в ту пору вообще исключалось. Писатели жестко держались каждый своей политической ватаги: автор нищего «Нашего современника» мог забрести в «Знамя», жировавшее на соросовские гранты, разве лишь в сумеречном состоянии. Однако я еще верил, что мы, писатели, можем сохранить профессиональную солидарность, широту оценок или хотя бы взаимотерпимость. Ошибся…

Тогда же «Небо падших» вышло в журнале «Смена» у Михаила Кизилова, чуть позже – в издательстве «ОЛМА-пресс» отдельной книгой, а потом и в «Роман-газете». Осведомленные читатели изумлялись, откуда я так хорошо знаю не только малую авиацию, но и грязные закулисы бизнеса и власти. «У меня были хорошие консультанты!» – ответствовал я. После раздачи автографов (а повесть за двадцать лет переиздавали раз пятнадцать) кто-то из читателей обычно отводил меня в сторону и, пытливо глядя в мои глаза, интересовался, откуда я в таких подробностях знаю историю его шалопутной секретарши. Среди тех, кто вопрошал, был, между прочим, даже бывший премьер-министр.

Ольга Ярикова в книге «Последний советский писатель» (если, кто не понял, речь идет обо мне) узнаваемость моих героев объясняет так: «Повесть “Небо падших”» одна из первых обозначила в нашей литературе период первоначального накопления. Давая картину «второго пришествия» капитализма в Россию, показывая характеры этого безумного обогащения, автор погружает читателя и в новую вербальную реальность, воссоздавая новый язык, которым заговорила стремительно капитализирующаяся и криминализирующаяся страна. В этом смысле задачи, вставшие перед автором, сродни тем, что решали в свое время Пильняк, Платонов, Бабель, Булгаков, Катаев… Сложность заключалась не в том, чтобы включить в текст живую тогдашнюю речь, а в том, чтобы увязать ее с устоявшимися нормами, закрепленными отечественной словесностью, в единое художественное целое. Попытки написать о новой жизни, новых социально-нравственных явлениях, оставаясь в прежней языковой реальности, привели к неудачам, несмотря на актуальные сюжеты, многих авторов-лауреатов. Достаточно вспомнить “Миледи Ротман” Владимира Личутина, “Журавли и карлики” Леонида Юзефовича, “Все поправимо” Александра Кабакова, “Андеграунд, или Герой нашего времени” Владимира Маканина, “Недвижимость” Андрея Волоса, “День денег” Алексея Слаповского… Гротескный реалист Поляков явно “переиграл” коллег…»

В «Дне литературы» Яриковой вторил критик Николай Переяслов: «Будучи наблюдательным писателем и зная жизнь как бесконечное множество переплетающихся между собой нюансов, Поляков почти всегда пишет только о том, что практически мгновенно узнается читателем как его собственный, индивидуально неповторимый человеческий опыт, а потому и принимается им как безоговорочно абсолютная жизненная правда. Если же что-то в произведении Полякова откровенно “выпирает наружу” и представляется неестественно раздутым, значит, это сделано специально для того, чтобы читатель обратил внимание и задумался над его сутью. Именно такова, на мой взгляд, гипертрофированная и почти исключительно плотская сексуальность многих персонажей, встречающихся нам в таких вещах, как “Небо падших”, “Подземный художник”, трилогии “Замыслил я побег…“, “Возвращение блудного мужа” и “Грибной царь”, отчасти в “Козленке в молоке”, а также во многих его пьесах…»

Отклики были разные. Павел Басинский, поместив повесть в «золотую пятерку поляковских вещей», констатировал: «“Небо падших” – маленькая, концентрированная сага о новейшем русском капитализме и о том сложном человеческом типе, который сложился в эту эпоху и который сегодня определяет жизнь нашей страны, желаем мы этого или нет. На мой взгляд, повестью “Небо падших” автор объединил две читательские аудитории. Эту вещь должен с интересом прочитать как “новый русский”, так и тот, кто в силу возраста, обстоятельств и просто душевных качеств оказался на обочине жизни. В процессе чтения эти две аудитории имеют редкую возможность без презрения и раздражения посмотреть друг другу в лицо, как это делают случайно встретившиеся в купе преуспевающий коммерсант и неудачливый прозаик… Между “ЧП районного масштаба” и последней повестью “Небо падших” громадная дистанция. Если в первой повести писатель “колебал основы”, то в последней мучительно ищет их… В нашей литературе нет вещи с более точным и страшным диагнозом новорожденному капитализму. Не второе и не третье поколение, а самое первое ущербно на самой вершине взлета! И все потому, что нельзя обма-нуть жизнь. Нельзя добиться благополучия, обворовывая и разрушая свою страну, как нельзя стать большим писателем ценой предательства своей духовной родины, какой бы нелепой и нищенской перед лицом цивилизованного мира она ни представлялась…»

Тем временем Владимир Березин в «Независимой газете» настаивал на том, что я грубо исказил правду жизни: «На самом деле это сказание о новых русских. Но не о настоящих новых русских, а о тех, которых придумало массовое сознание, которых создал обыватель, подглядывая за ними в дырочку. Обыватель создал их по своему образу и подобию – только еще хуже… Надо сказать, что Поляков всегда был популярен через общественный интерес к теме. Актуальность стирки чужих портянок, актуальность свального греха в комсомольской сауне…»

«Независимая газета» принадлежала в ту пору Борису Березовскому, и опубликованный в ней отзыв вряд ли мог быть другим. Зная, как часто и по каким мелочам Борис Абрамович вмешивался в редакционную политику Виталия Третьякова, можно предположить, что рецензию инициировал сам хозяин, внимательно следивший за современным искусством. К тому же по психотипу и некоторым эпизодам биографии мой Шарманов, в частности, своей гиперсексуальностью, напоминает Березовского. Да и закончили они одинаково плохо. Кстати, почти в то же время Березовский заказал хваткому режиссеру Павлу Лунгину и про-финансировал фильм «Олигарх». Герой ленты Платон Маковский (Владимир Машков) талантлив, энергичен, по-своему справедлив и к тому же постоянно страдает от чужого предательства. Я давно заметил: люди, профессионально занимающиеся махинациями, постоянно твердят о вероломном коварстве окружающих. Однако фильм, смастаченный по всем законам коммерческого кино, в прокате провалился: зрители не поверили ни режиссеру, ни его героям. Сегодня эту ленту просто стыдно смотреть…

Автору «НГ» возразил в журнале «Проза» тот же Николай Переяслов: «Как бы ни возвеличивал “новых русских” Березин, а повесть Ю. Полякова – это такой же обличительный документ нынешнему режиму, как, скажем, “Архипелаг ГУЛАГ” А. Солженицына – социализму. Но если созданное Солженицыным полотно обвиняет власть России в уничтожении своих, хотя и гипотетических, противников, то повесть Полякова показывает, как эта власть угробливает уже собственных апологетов… Даже если бы автор не показал физической смерти Шарманова, мы все равно были бы вправе говорить об обличительности поляковской повести, так как отнять у человека смысл жизни практически равнозначно тому, что отнять у него и саму жизнь…»