Я выпустила когти. И зевнула.
— Вильгельм…
— Не спешите, — попросила я, и дом присоединился к моей просьбе. Громко хлопнула входная дверь. Окна затянуло тьмой, а заодно уж появилось острое чувство, что за нами наблюдают. И это постороннее, явно нечеловеческого происхождения, внимание не могло остаться незамеченным. — Присядьте. Поговорим…
Присаживаться господин не собирался. Он окинул меня оценивающим взглядом и сказал:
— Это мой сын…
— Уже нет, — я позволила себе перебить гостя. И уточнила: — Юридически. Видите ли, когда ваш сын явился в храм и обратился с просьбой, и та была услышана, он отказался от рода и всего, что с ним связывает. Таким образом, с юридической точки зрения он стал сиротой. И это положение закреплено в пакте Юстаса Смиренного… после храм, признав его недееспособным…
В тишине было явственно слышно, как заскрипели зубы Вильгельма.
— …передал его в богадельню, которая формально находится на попечении городских властей…
А уж с ними договориться было куда как проще.
— И это в свою очередь позволило мне усыновить несчастного сироту…
Выражение лица сиротки стоило многого, а уж зубами заскрипели оба…
— Вы… что сделали? — поинтересовался толстяк, вытирая пот.
— Усыновила. Движимая исключительно чувством милосердия…
…Вильгельм закрыл лицо руками. Плечи его вздрогнули. И снова вздрогнули. И… смеяться он тоже умел, а дом отозвался, и уже его призрачный потусторонний хохот заставил магов отступить к двери. О да, не всем чужакам здесь рады.
— Но… — толстяк сглотнул. — Но… он же вас старше!
— Нигде в законодательстве не указано, что дитя должно быть моложе матери…
Дитя икало. Надеюсь, от смеха.
— Но… но это же… подразумевается.
Я махнула рукой:
— Подразумевать можно многое, но… вы же понимаете, что коронный суд не может опираться на какие-то там… подразумевания.
Подозреваю, что ввиду нового прецедента кое-какие нормы пересмотрят. Но, к нашему счастью, закон обратной силы не имеет.
Толстяк утратил изрядную долю уверенности и тихо спросил:
— Зачем он вам?
Я пожала плечами: честно говоря, понятия не имею. Привыкла я к нему, наверное, а может, не я, но это место. И раз уж я к нему привязана, то… почему бы и нет?
— В таком случае, может быть, мы сумеем договориться?
Увы…
Дом он покинул спустя два часа в крайне раздраженном состоянии. И подозреваю, что от попытки увезти Вильгельма силой его удержало лишь появление Диттера. Трое магов против пятерых…
— Мне кажется, — сказала я, слизав капельку вина с края бокала, — тебе стоит быть более осторожным…
А Вильгельм пожал плечами и заметил:
— Он не отступится. Не умеет…
— Что ему нужно? — вопрос озвучил Диттер. И вино мое отнял. Нехорошо, однако.
— Подозреваю, наследство прадеда… два миллиона марок… я получал лишь проценты, а основная сумма… там какое-то условие, но я понятия не имею, какое именно. Что? Меня никогда не интересовали деньги и вообще… если бы все было просто, отец бы уже добрался…
Я кивнула.
И сделала пометку озадачить Аарона Марковича… два миллиона марок, в конце концов, на дороге не валяются, и вообще мой долг соблюсти интересы дитяти…
Я переглянулась с Диттером.
И он кивнул.
И да, все оказалось совсем непросто, а я убедилась, что в каждой семье есть собственное кладбище секретов, но… это была совсем другая история.
В этой же мы построили храм.
Обыкновенный.
Простой.
Открытый для людей. И я украсила его белыми лилиями, надела на шею статуи жемчужное ожерелье, пусть без черепов, но тоже красивое, а еще, коснувшись губами холодного металла щеки, тихо сказала:
— Спасибо.
И была услышана.
