Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151
Я стимулировала ее речевую активность формулами: «Это – корова», она улыбается, повторяет слова. Когда Вероник говорит «гоюбой» вместо «голубой» и «понъявилось» вместо «понравилось», я поправляю. Очень внимательно слежу за произношением, потому что именно в этом и заключается общение с ребенком; а она, как только пробует исправиться, сразу же начинает ерзать. И после – получается. Ей хочется научиться говорить, хорошо говорить, но чтобы правильно сказать, надо сначала сделать «каку»: зона удовольствия у нее сосредоточена вокруг попы (!), которая получала шлепки или делала каку, – именно это место было средоточением общения матери со своим ребенком. Но в конце концов кончилось тем, что девочка, в качестве подарка взрослому, с которым она вошла в общение, стала произносить слоги: этот звуковой подарок соответствовал тому, что у нее просил взрослый. А если она сумеет хорошо сказать, ее поймут все дети и вообще все вокруг. И как только Доменик это поняла, она начала стараться. Вот и вся психотерапия. Но если бы захотелось заснять этого ребенка на пленку, что бы мы тогда увидели? Мы бы увидели, что ребенок оживляется и все время «играет» со своей попой… И вряд ли можно было бы понять наверняка, в какой момент экспрессивного нарастания внутренней потребности выразиться у девочки путается верх и низ: нужно хорошо поступить, но «верхом» или «низом»? Неизвестно. У малышки Вероник нет пока еще другой возможности выразиться, только через низ своего организма – то место, что так «удовлетворяло» мать, и девочка к нему возвращается, теперь – как к средству самовыражения. Девочка очень умненькая, чувствительна к каждому моему слову. Это чудесно! Видно, что она еще не располагает теми языковыми средствами, которые привычны для детей ее возраста в цивилизации, где разговаривают, артикулируя фонемы губами, ртом, а ей их не произнести, и она ерзает на попе, а тазовая область это одновременно и гениталии, то есть в тот момент, когда она ерзает на попе, происходит удовлетворение ее желания (мать вступала в контакт с нею посредством шлепка). И нужны были века цивилизации, чтобы появилась наконец возможность выразить то, что чувствуешь, хочешь, делая что-то руками («делать» – глагол, связанный по значению с «какать-писать»), то есть перенести идею сфинктера на руки, которые что-то могут выяснить, сделать. Первым объектом, к которому прикасается ребенок, является, очевидно, его собственная какашка. А когда начинает гулять, что поднимает? Первым делом – собачьи какашки. Для него это интересно. Нужно попробовать поставить себя на уровень ребенка. Невозможно все поменять одним махом, тело ребенка еще хранит воспоминания о том времени, когда ему меняли пеленки. Никакая камера не может такое показать, а на психоаналитическом сеансе можно выявить эти связи перед присутствующими (нянечками в данном случае), и они могут подтвердить те результаты работы психоаналитика, коим они были свидетелями.
Все, что делает ребенок, должно иметь свое оправдание на динамическом уровне. И тогда ребенок может избавиться от чувства вины. В конечном счете важно не то, что ребенок есть ребенок, а то, что к нему обращаются как к индивидууму, который пока что, временно, располагает лишь детскими средствами выражения себя. Родительской целью является социализировать ребенка, но уровень, на котором он находится, не принимается во внимание. Родители хотят сразу же видеть результат, отделяя конечную точку этого процесса от его корней.
На самом деле все основано на семейном и социальном поведении, на амнезии, забытьи зародышевой жизни, на пренатальной жизни, на раннем детстве, которое так и не нашло своего неврологического завершения.
Мама Вероник сказала, что ее дочке надо было менять пеленки тут же, как только ее перепеленали, но, поскольку мать кормила ее грудью, поначалу у девочки никаких неприятностей не было, они начались потом; девочка хотела привлечь внимание матери и поэтому то и дело писалась и какалась, чтобы мать снова взяла ее. Мать же говорила, что это было просто невыносимо, и она то и дело ее шлепала, чтобы та прекратила пачкать пеленки.
Подобное воспитание слишком смахивает на пересадку черенка. Корни обрубаются, и у ребенка теряются основы его собственной истории: он не может больше войти в коммуникацию, он чувствует себя совершенно потерянным.
Взрослые думают, что это благотворно, что ребенок выходит из животной, незрелой стадии своего развития. Экономическую причину здесь скрывают: мать хочет быть свободной, чтобы идти работать. Но ребенку она нужна. И ей тоже наверняка нужен этот ребенок, как когда-то, когда она сама была маленькой, ей была нужна бабушка, с которой она не расставалась, оставленная на ее попечение матерью. И ребенок отвечает на это неосознанное требование матери: не расставаться с ребенком, но, тем не менее, зарабатывать на жизнь. Вся драма детей, которых слишком рано отдали в ясли, в этом и заключается.
Сколько матерей, доведенных почти до нервного истощения, бьют детей, чтобы те не пачкали пеленки, как только им их поменяли. Матери торопятся, они очень устали. Им вдолбили в голову, что ребенок должен принять социальные требования и удовлетворить требования взрослого, потому что тот сказал: «Сделай так, потому что мне это надо». Но все происходит не так. Ребенок примет лишь те предписания, которые входят в согласие с его натурой, лишь найдя взаимопонимание с самим собой, с тем, о чем хранит воспоминание его тело, – только тогда ребенок примет их. Для этого и обращаешься к тому субъекту, который находится в нем как действительный собеседник, и объясняешь этому собеседнику, чтó он выражает посредством тела. Иначе ребенок может остановиться в своем развитии или начнет отставать и не найдет в этом тумане дорогу к самому себе и, безусловно, не сможет отвечать на нормальные требования взрослого. Ребенок теряет свои жизненные силы, отказываясь выполнять те нормы, которые он не считает жизненно необходимыми. «Нужно, чтобы я стал вещью, бездеятельной вещью». И сразу все жизненные функции разрегулируются. До того как я начала заниматься с Вероник, ей стали давать гормоны для поднятия аппетита, чтобы она спала, когда нужно, а когда нужно, просыпалась и реагировала, но девочка стала еще пассивней, стала вялой, в яслях забеспокоились. Отнесли же все это к «отставанию в развитии», да внешне так и было, а девочка-то была такая умненькая!
Даже в самом «дивном новом мире» нужды ребенка не сведутся только к нормальному обмену веществ.
Я думаю, что желание ребенка, которое является специфически человеческим (во всяком случае, у животных мы этого не наблюдаем), это – желание межпсихической коммуникации со взрослыми: желание духовной связи со взрослым; общения душ и взаимопонимания. Языком для ребенка со взрослым является все… История мавританской семьи подтверждает это как нельзя лучше.
Теперь в нашем цивилизованном обществе находится много детей, матери или отцы которых лишены своей природной, общинной среды, и можно проследить, каким образом в конце концов дети «окультуриваются» с точки зрения языка. У родителей меняется манера общения с детьми. Им хотелось бы продолжать общаться с ними, как это было, когда они сами были маленькими, но они это сделать не могут, потому что не живут больше со своим племенем, народом, как это было раньше. И ребенок оказывается в тупике. Как ему развиваться? Матери надо идти на работу, и ей необходимо, чтобы ребенок вел себя определенным образом, но во времена ее детства, в племени (деревне) все было совсем иначе.
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151
