— Но вы же…
— Мы! — оживился физик. — Мы снимаем быстротекущие процессы: полет пули, например. Я вам признаюсь, знаю, что вы не станете распространяться: надеюсь получить под эту программу грант военных. Я бы понял, если бы вы захотели сделать серию фотографий падающей со стола чашки, это давно известные картинки, но действительно эффектные, согласен. В любом учебнике…
— Господи, — сказал Себастьян, — вот чего я не могу понять! Почему я прошу вас, физика, сделать то, что представляется таким естественным? Вы занимаетесь быстрыми процессами шестой год…
— Пятый, — учтиво поправил Форестер.
— Разве? — удивился Себастьян. — Мне казалось… Вы же познакомились с Фионой в две тысячи шестом, а поженились в седьмом, верно? И тогда вы уже занимались скоростной фотосъемкой…
— Тогда у нас была камера на три тысячи кадров, — кивнул Форестер. — По сравнению с нынешней — земля и небо!
— Вот именно! И вам ни разу не стало любопытно — что вы увидите, если посадите перед камерой человека?
— Басс, — терпеливо проговорил Форестер, — я вам уже который раз объясняю: восприятие времени человеком настолько медленное…
— Да слышал я это! — взорвался Себастьян. — И я тоже сколько раз повторял вам: человек способен принимать решения, а пуля, которую вы снимаете, — нет!
— Ну и что? Если существует Мультиверс, о котором вы все время толкуете, то и пуля в разных ветвях должна вести себя по-разному, поскольку в каждом квантовом процессе волновая функция раздваивается, и всякий раз рождается новая вселенная. Если бы что-то происходило, я бы видел это и на фотографии движения пули. А я не вижу — это быстрый, но непрерывный процесс. Приезжайте ко мне в лабораторию, и я вам покажу на компьютере…
— Был я у вас, — поморщился Себастьян, — и никогда больше…
— Были? — удивленно поднял брови Форестер. — О чем вы говорите, Басс? Я который уже год вас зову, а вы…
— Был… — пробормотал Себастьян. Он знал, что Форестер прав, и не мог понять, почему ему так не хотелось оказаться в настоящей физической лаборатории, увидеть, как… вламываются в комнату полицейские… воспоминание промелькнуло так быстро, что Себастьян не успел ухватить его даже за кончик, но теперь он почему-то точно знал: да, был он там, был и никогда больше не захочет…
— Человек способен принимать решения, — сказал он, возвращаясь к старому спору, который они с Форестером вели с тех пор, как Дин женился на Фионе и стал приходить к Флетчерам в гости, Пам больше не ревновала, напротив, к физику она относилась с уважением и едва заметным женским превосходством. — Каждый раз, когда человек принимает решение, в Мультиверсе появляется новая ветвь…
— Допустим, — вздохнул Форестер. — Это гипотеза, которую никто никогда не сможет проверить экспериментом.
— Вы можете это сделать хоть сегодня! Встаньте сами перед вашей камерой, если не хотите поставить меня. Мы существуем во всех мирах, созданных нашими решениями, пусть даже самыми незначительными, пусть даже подсознательными… Каждый квант времени мы проживаем в другом варианте мироздания и, конечно, ощутить этого никак не можем. Но почему не предположить, что некоторые ветви пересекают друг друга не в течение кванта времени, а за вполне измеримую долю секунды?
— Я уже слышал ваши идеи об оборотнях, — вежливо сказал Форестер. — И о прошлых жизнях. Так можно объяснить все, что угодно.
— Это легко проверить!
— Поставить вас перед камерой? Да. А когда ничего не получится — совершенно очевидно! — то вы скажете, что частота была недостаточна, и будете ждать, когда мы сконструируем камеру, снимающую со скоростью миллион кадров в секунду…
— Вы можете это сделать? — оживился Себастьян.
— Сегодня нет, но сможем, конечно, это вопрос технический.
— Было бы замечательно!
— И опять не будет результата, и вы станете ждать, пока появится камера, снимающая в секунду миллиард кадров… Вы понимаете, Себастьян, что до квантовой частоты, до такой скорости, чтобы регистрировать каждый квант времени, мы не дойдем никогда. Это невозможно.
— У вас тормоз в подсоздании, — возмутился Себастьян. — Вы не хотите поставить простой эксперимент!
— В каждом эксперименте должен быть смысл!
— Разве не очевидно, что экспериментатор обязан поставить опыт на самом себе?
— Хорошо, — сдался Форестер. — Вот закончим серию с пулевой стрельбой, и пока не получим грант от Пентагона…
— Вы мне это говорили уже сто раз, — вздохнул Себастьян. — Господи, почему физики так не любопытны?
— А это вы мне сотню раз говорили, — парировал Форестер. — Давайте лучше позовем женщин — Элен уже заснула, верно? — и поговорим о том, почему оправдали Пита Джексона. Мне кажется, только женщины способны понять логику этого решения.
Себастьян кивнул.
Форестер продолжал говорить, но звуки слились в одно непрерывное звучание, в шелест ручья, Себастьян закрыл глаза и перестал слушать. Видеть он перестал тоже, но темноты не было, перед глазами привычно вертелись розовые и зеленые круги, пересекали друг друга, расплывались и снова становились четкими, и на этом фоне, как на ряби озерной волны, вспыхивали на мгновение и исчезали яркие трехмерные картины, которые не запоминались, так же как никогда не запоминались Себастьяну сны. В детстве он думал, что это происходит с каждым, но потом, в разговорах с друзьями, понял, насколько его восприятие реальности отличалось от общего, он много думал об этом, а потом в их с Памелой жизни появилась Элен, и было таким счастьем узнать однажды, что у приемной дочери эти эйдетические картины, как их называли психологи, еще ярче, рельефнее и ощутимее. Главное — Элен умела запоминать и рассказывала ему, когда он приходил к ней вечером в комнату, поправлял одеяльце, они слушали, как Памела возится на кухне, и Элен рассказывала о тех жизнях, что проживала внутри себя. Рассказывала по-детски наивно, слов у нее не хватало, но Себастьяну и не нужно было много слов — он понимал. В одной из жизней Элен была старой женщиной, в другой — девушкой, только что окончившей Гарвард, в третьей… А еще она была придуманным ею же Годзиллой…
Однажды, когда Элен уже совсем засыпала, а Себастьян погасил ночник и в комнате стало совсем темно, только тусклый свет из окна кое-как рассеивал мрак, дочь показалась ему… Это продолжалось мгновение — может, ему почудилось? Конечно, как могло быть иначе, но он точно знал, что не ошибся, потому что вспомнил эпизод, которого не было в его жизни. Вспомнил, как вспоминают вчерашнюю вечеринку, на которой слишком много выпил, чтобы запомнить все детали, но недостаточно много, чтобы совсем отшибло память…
На подушке лежала Элен, не совсем такая, к какой он привык, а чуть иная, девочка с пушистыми светлыми волосами, ей было не семь лет, а максимум три, она смотрела на него в темноте со странным выражением лица, будто просила о помощи, а он ничего не мог сделать, он только вспомнил в тот момент, как ломается под ударами дверь, вспомнил пистолет и вспышку пламени…
