«Никто меня не ждет. Вру… как сивый мерин. Просто… так хотелось встретить кого-то из тех». С тех пор как после неудачного вторжения в Эвейн всех его участников раскидали по разным уголкам социалистического Афганистана, Вяземский еще не столкнулся ни с одним из прежних знакомцев. Он сильно подозревал, что многих уже не встретит никогда. В конце концов, прошло шесть лет войны.
Он повернулся и зашагал прочь от кунга, а вслед ему из раскрытой двери тихо заструилась песня:
Утро будет для живых,
Ну а павшим – честь и слава.
Будь мне памятью о них
Пограничная застава…
– Не успеть, – сказал авианаводчик. Полковник, высунувшись по пояс из БТРа, посмотрел вперед.
– А что там вообще?
– Цепляют, – отозвался капитан. – Пока подцепят, пока оттащат… а потом щупами.
– А почему танк с тралом не взяли?!
– Почему-почему… торопились, блин! Вот и доторопились! Теперь точно успеем к… – Авианаводчик безнадежно махнул рукой.
– Товарищ полковник! – позвал Вяземского худенький, весь в пыли солдатик-связист. – Есть связь с разведгруппой.
– Сейчас… – Вяземский ловко соскочил с БТРа, стараясь не коснуться брони – ожог можно было схлопотать запросто.
Они подошли к одинокому дереву у обочины, в призрачной тени которого склонился над рацией второй радист, постарше, монотонно повторявший в микрофон:
– Ноль седьмой, ноль седьмой, я ноль девятый, как слышишь, прием?..
Он, не поднимая головы, протянул полковнику второй комплект наушников и продолжил бубнить: «Ноль седьмой, ноль седьмой…»
– Да слышу я тебя! – раздался из наушников до боли знакомый голос, заставивший сердце Вяземского сжаться в комок. – Слышу.
– Владимир… – тихо прошептал полковник и, вырвав у радиста микрофон, яростно заорал: – Вовка! Перовский! Ты меня слышишь?
– Товарищ полковник?! – В голосе Перовского прорезалось усталое удивление. – Вот так встреча. Жаль, что не личная.
– Вовка, черт. – Полковник изо всех сил постарался сдержать волнение. – Мы идем к вам, слышишь, идем! Продержитесь еще пару часов! Мы идем!
– Фигня все это, полковник, – прошептали наушники. – Я же знаю. У вас там впереди такое милое ущелье… Если втянетесь туда колонной с ходу, духи вас на шашлык разделают. А попытаетесь их по правилам брать… хорошо, если к вечеру будете.
– Володя… – У Вяземского сорвался голос. – Разведка…
– Я же сказал – фигня, – звучал у него в ушах спокойный голос Перовского. – Слушай обстановку, артиллерия: нас зажали ночью, загнали на вершину холма. Мы заняли круговую. А утром выяснилось, что рядом две господствующие высоты. Духи затащили туда ДШК и ЗГУ и начали спиливать наш холмик под ноль. Вертушки попытались нас снять – потеряли одну машину и ушли ни с чем. Два часа назад духи подтащили минометы. Сейчас у нас половина двухсотых, а остальные трехсотые, и я в их числе. Патронов – по полрожка на брата.
– Володя, я…
– Ни хера ты не сможешь сделать, Сашка. – Голос Перовского был отстраненно сух. – Попытаешься прорваться – сам ляжешь и солдат положишь. Да и вообще – поздно.
– Нет!
– Полчаса назад, – выплюнули наушники, – я вызвал авиацию. Массированный БШУ по нашим координатам. Тут духов сбежалось голов семьсот… а то и больше, со всего укрепрайона. Так-то, полковник.
Вяземский промолчал.
– Ты уж извини, – хмыкнули наушники, – что так вышло. Я…
Голос Перовского куда-то пропал. В наушниках коротко тявкнули две автоматные очереди и чей-то отчаянный, затяжной вой…
– Совсем обнаглели душары, – сообщил Перовский с безумной доверительностью. – Пять минут подождать не могут. Ну так вот. Ты передай привет всем нашим… кого увидишь… особенно… А черт, если увидишь, сам поймешь, кому.
– Вовка… – в четвертый раз повторил Вяземский.
– Знаешь, – неожиданно повеселевшим голосом сказал Перовский. – А я так курить и не начал. Совсем не пробовал. Вот кабы знать, что зря… Ладно, полковник, прощай.
В наушниках что-то звонко щелкнуло.
Вяземский, зажмурившись, изо всех сил стиснул микрофон… и недоуменно уставился на кусочки черной пластмассы, впившиеся в ладонь.
– Идут, – сказал авианаводчик.
Он стащил с головы панаму, вытер обильно струившийся пот и, яростно нахлобучив ее, уставился в ослепительно голубое небо, где чертили свой путь серебристые черточки МИГов. Наконец они скрылись за гребнем… и через пять растянувшихся в бесконечность минут Вяземский почувствовал, как тяжко содрогнулась земля под ногами.
– Ну, вот и все, – невыразительным тоном сказал капитан.
Вяземский привалился спиной к БТРу, не чувствуя, как шипит от прикосновения к раскаленной на солнце броне пропотевшая гимнастерка.
«Утро будет для живых… – билось у него в голове, – для живых. Ну а павшим – честь и слава…»
– Знакомый ваш? – почти участливо спросил наводчик.
– Товарищ, – пересохшими губами выговорил Вяземский.
«Если бы Володька остался… там… он был бы жив, – бубнило в голове, словно злой чародей решил свести полковника Вяземского с ума. – Он был бы жив…»
А не остался он… потому же, почему решил вернуться Вяземский. Нет, не так. Решить можно, когда есть выбор, а у Вяземского выбора не было. Он не мог предать свою страну. А страна… и снова нет – не страна, а ее правители в промежутках между игрой в «гонки на катафалках» предали его, и Перовского, и Ржевского-поручика, и еще многих и многих.
И впервые за эти годы Вяземский подумал – может быть, правы были не те, кто покинул Эвейн, а те, кто остался?
* * *
Обри Норденскольд недовольно пошарил по карманам. Так и есть! Забыл зажигалку.
За что Обри не любил форму, которую ему приходилось носить, – так это за недостаточное количество карманов. Вечно в них не хватало места для самых полезных вещей. Как же он справлялся, когда служил у Дженнистона адъютантом? Ну верно – тогда, в базовом лагере, никто не спрашивал, почему это у майора Норденскольда карманы оттопырены. А теперь, уже полковнику Норденскольду, этот вопрос может задать любой бригадный генерал, которых тут, в Пентагоне – как собак, прости господи, нерезаных.
Полковник нервозно обернулся. И что теперь делать? Пытаться запихнуть сигарету обратно в только начатую пачку «Кэмела»? Просто шоу Джерри Льюиса какое-то.
«Пора бросать курить», – подумал Обри решительно. Хватит уже того, что нынешнее начальство – генерал Коэн – решительно настроено против этой отвратительной привычки. Что же, генералу Коэну позволительно – у него были планы уйти в политику, а политик, не следующий велениям времени, – просто неудачник. Но это означало, что и Обри, успевшему стать для нового шефа столь же незаменимым, каким он был для адмирала, светлой памяти, Дженнистона, приходилось подчиняться тем же нелепым причудам. Как все же прихотливы требования великой американской мечты – то курите «Кэмел», то не курите «Кэмел»… Спасибо еще, что не приходится изображать из себя ковбоя Мальборо.
