не имею права.
− Значит, вы знаете? − Настя даже вскочила. − Борис Матвеевич, я никому не скажу. Клянусь! Я так люблю Ольгу Дмитриевну, она для меня всегда была примером!
− Но я же не сказал, знаю или не знаю. Поймите, милая, я не имею права ответить вам на ваш вопрос. Одно скажу: вы никогда ее больше не увидите. Ни ее, ни Леночку. Поэтому, забудьте их и живите, как будто вы их не знали.
− Но они живы?
− Экая вы настойчивая! Ну, живы, живы − это все, что я могу сказать. И умоляю: о нашем разговоре никому ни слова. Обещаете?
− Конечно! Обещаю, никому и никогда! Только это так странно. Борис Матвеевич, а как же мне теперь быть?
− Вам я, конечно, помогу, раз она за вас так просит. − И он нажал на кнопку селектора:
− Наденька, сейчас к тебе подойдет очаровательная девушка, возьми ее под свое крыло. Подумай над научной темой, какая ей под силу, но чтобы с перспективой. Да, да, там медаль и очень хорошие отзывы, не беспокойся. В общем, я на тебя рассчитываю. И держи меня в курсе ее дел. Договорились?
− Ну вот, красавица, просьбу Оленьки я выполнил. Теперь все зависит от вас. Вот моя визитка, − если будут проблемы, звоните. А сейчас ступайте в лабораторию компьютерных технологий. Спросите Надежду Васильевну, скажите, что от меня. И помните о нашем уговоре и вашем обещании.
Он проводил ее до двери и пожелал успехов.
Глава 60. Признания
Окрыленная Настя помчалась через две ступеньки в указанную лабораторию. Там ее встретила доцент Надежда Васильевна Вострикова, худенькая женщина в очках. Поинтересовавшись у Насти, какая область науки ее интересует, и услышав ответ «нанотехнологии», она одобрительно кивнула и продиктовала необходимую литературу. Предложила для начала ознакомиться с содержанием этих книг, после чего снова встретиться и тогда наметить тему исследования.
Нужные книги нашлись только в читальном зале Центральной городской библиотеки. На дом их не выдавали, поэтому Настя теперь после занятий, наскоро перекусив в студенческой столовой, бежала туда и являлась домой только под вечер. Она похудела, осунулась, и под глазами легли глубокие тени, из-за чего глаза стали еще больше.
− Ты что, заболеть хочешь? − приставала к ней сестра. − Ты посмотри на себя: на блокадницу похожа, кожа да кости! Почему ничего не ешь? Утром кофе − и все. Разве это дело?
− Да я в столовой обедаю, а после восьми вечера мне ничего в рот не лезет. Привычка такая. А завтракать вообще не люблю.
− Ах, так! Тогда я сама буду тебе еду заворачивать. И попробуй не съесть! Мне только туберкулезных в доме не хватало!
Так, благодаря Натальиной заботе, у Насти появилась возможность перекусывать в библиотеке. Читая книгу, она потихоньку отщипывала бутерброд и отправляла в рот, стараясь не сорить. Зато желудок перестал болеть, и самочувствие улучшилось.
С Надеждой Васильевной Настя быстро подружилась. Уже через месяц они стали подолгу задерживаться в лаборатории, обсуждая вначале научные проблемы, а потом и личные. Настя не заметила, как поделилась с милой женщиной историей своей семьи, − только о Вадиме умолчала. Надежда Васильевна, в свою очередь, рассказала о себе. Она родилась и всю жизнь прожила в Петербурге. Родители ее погибли в автокатастрофе, когда дочка училась на втором курсе, поэтому она, подобно Насте, доучивалась сама: перешла на вечернее отделение, окончила заочную аспирантуру и успешно защитилась, − и все, по ее словам, благодаря Борису Матвеевичу. Понизив голос, Надежда Васильевна призналась Насте, что давно и безумно влюблена в своего научного руководителя − как, впрочем, и все остальные его ученицы. Даже замуж из-за него не вышла, ведь никто из молодых людей не мог сравниться с Вороновым.
− Нет, ты скажи, скажи, − горячим шепотом спрашивала она Настю, − почему все девки сходят по нему с ума? Старый, пузатый, носатый. Женатый! Но пообщаешься с ним несколько раз − и все, пропала! Сколько студенток ему в любви признавались! − не перечесть. Они рыдают у него на плече, а он только по головке гладит и утешает: «Ничего, деточка, это пройдет, ты еще встретишь своего суженого». У кого проходило, а у кого, как и у меня, на всю жизнь осталось. Я уже и к знакомой психологше обращалась, думала, снимет с меня это помешательство. Она только взглянула на него и пожала плечами: − «Старый», − говорит, − «пузатый, носатый! Женатый?» − «А как же!» − отвечаю. − А она: − «От жены налево гуляет?» − «Да ты что!» − говорю. − «Никогда! Всю жизнь у него одна Сашенька − свет в окошке. Всему виной его несчастная совесть. Верность долгу превыше всего!». «Тогда еще и с простатитом», − огорошила меня психологша. «Почему?» − удивилась я, − «У него ведь жена есть для этих дел». «Гарантия», − утверждает, − «Сто процентов! Ладно, приходи, поработаю с тобой пару часиков − все, как рукой, снимет».
− И ты знаешь, Настя. − Надежда Васильевна ностальгически вздохнула. − Мне так вдруг жалко стало этой любви. Никогда, думаю, так уже не смогу влюбиться. И не пошла я к ней. Так и осталась одна. Но зато, какая радость его видеть, разговаривать с ним! Может, помнишь, был такой фильм «Все остается людям» − там Быстрицкая играла безнадежно влюбленную в своего больного шефа. Все точно, как у меня: он там тоже старый, женатый да еще и умирающий. Я раз десять смотрела этот фильм. Ты, гляди, сама не влюбись, предупреждаю: бесполезно.
− Мне это не грозит, − невесело усмехнулась Настя. − У меня на это дело иммунитет.
− Что ж так?
− Так получилось.
− Может, расскажешь? Я же с тобой поделилась.
− Не могу. Правда, не могу, не обижайтесь, Надежда Васильевна.
− Ладно, замнем для ясности. Давай прощаться, уже десятый час, − а нам еще на автобус да на метро.
С первого дня приезда в Питер Настя решительно отгоняла мысли о Вадиме. Но они упрямо возвращались и возвращались. Дошло до того, что она стала ругаться сама с собой. — Бесстыжая, упрекала она себя, — как ты смеешь о нем думать! Да ему до тебя нет дела! Как улетел — ни слуху, ни духу. Если бы хотел, давно бы объявился, ведь знает адрес сестры и телефон. Выбрось его из головы. Забудь!
Но выбросить почему-то не получалось. Она почти зримо ощущала присутствие Вадима, где бы ни находилась, — и когда спешила в
