боя, генерал,— заметил Блэк.— Мы дали ему титул военного министра потому, что думали, что он сумеет заключить трудную сделку с вами, но в битвах он не силен.
— Я заметил,— обронил Фалькенберг. Он положил ладонь на руку Гленды Рут и мягко погладил ее. Это был первый раз, когда он прикоснулся к ней, и она сидела крайне неподвижно.— Ведь пред- полагается, что это вечеринка.— Засмеялся Фалькенберг.— Он поднял глаза и поймал взгляд тамады.
— Лейтенант, пусть глава волынщиков споет нам песню!
В помещении мгновенно стало тихо. Гленда Рут чувствовала тепло руки Фалькенберга. Мягкая ласка обещала намного больше, и она, вдруг, была рада, но был и укол страха.
Он сказал так тихо, и все же все эти люди перестали пить, смолкли барабаны, волынки, все, по одному его небрежному кивку. Подобная власть была пугающей.
Дородный волынмажор выбрал молодого тенора. Когда тот начал петь, играли одна волынка и барабан:
Ужель вы не слышали об этом лже-Сакельде?
Ужель про лорда Скрипа не говорили вам?
Ведь он лихим налетом взял разом Кинмонт Вилли,
Чтоб захватить Хариби и вздернуть его там...
— Джон, пожалуйста, выслушайте! — взмолилась она.
Они доставили новости храброму Ваклею
В Бренксом, где он лежал,
Что лорд Скрип взял Кинмонт Вилли
Между часами ночи и дня.
— Джон, в самом деле!
— Наверное, тебе следовало бы выслушать,— мягко сказал он и поднес стакан ко рту, когда юный голос поднялся и набрал темп.
Он стол схватил рукою.
Он заставил красное вино пролиться.
«Пусть божье проклятье падет на мою голову, —
Сказал он.
Но лорду Скрипу я отомщу.
Иль шлем мой — вдовье покрывало?
Иль моя пика — палочка из ивы?
А моя рука — лилейная дамская ручка?
Чтобы этот английский лорд обращался со мной
Пренебрежительно?»
Песня кончилась. Фалькенберг просигналил стюарду.
— Мы выпьем еще по одной,— сказал он.— И больше никаких о политике.
Они провели остаток вечера, наслаждаясь собранием. И фридландцы и фалькенберговские наемники-офицеры были людьми образованными, и это был очень приятный вечер для Гленды Рут, располагавшей командой, полной воинов, наперебой стремившихся ей угодить. Они учили ее танцам и диким песням дюжины культур, а она выпила чересчур много.
Наконец Фалькенберг встал.
— Я провожу вас до квартиры,— сказал он.
— Отлично.— Она взяла его под руку и они прошли через редеющую толпу.— Вы часто устраиваете подобные вечеринки?
— Когда можем.
Они добрались до двери. Из ниоткуда появился рядовой в белой куртке, чтобы открыть ее.
Лицо его пересекал рваный шрам, спускавшийся по шее, пока не исчезал за воротником, и она подумала, что побоялась бы с ним встретиться где-нибудь в другом месте.
— Спокойной ночи, мисс,— сказал рядовой. Голос у него был странный, почти хриплый, словно он был крайне озабочен насчет нее.
Они прошли через плац. Ночь была ясная и небо полно звезд. Шум бегущей реки слабо доносился до старой крепости.
— Я хотела бы, чтобы это никогда не кончилось,— сказала она.
— Почему?
— Потому, что вы создали там искусственный мир, стену славы, отгородившую от реальностей того, что мы делаем. А когда это кончится, мы возвращаемся к войне. И к тому, что ты там хотел сказать, когда велел тому парню спеть ту зловещую древнюю пограничную балладу.
— Это хорошо сказано. Стена славы, наверное, это конечно то, чем мы и занимаемся.
Они добрались до блока номеров, отведенных старшим офицерам. Его дверь была по соседству с ее. Она остановилась перед ней, не испытывая охоты заходить. Комната будет пуста, а завтра ждет Совет, и... Она повернулась к нему и с горечью спросила:
— А должно ли это кончиться? Я была счастлива на несколько минут. А теперь...
— Это не обязательно должно кончиться, но знаешь ли ты, что ты делаешь?
— Нет.— Она отвернулась от собственной двери и открыла его. Он последовал за ней, но не вошел. Она с миг постояла в дверях, а затем рассмеялась.— Я собиралась сказать что-нибудь глупое. Что-нибудь вроде: «Давай выпьем по последней!» Но я бы имела ввиду не то и ты бы знал. Так какой смысл играть в игры?
— В играх нет никакого смысла. Между нами. Игры — для солдатских девушек и влюбленных.
— Джон, боже мой, Джон, ты так же одинок, как и я?
— Да. Конечно.
— Тогда мы не можем позволить этой вечеринке окончиться. Нельзя, пока есть хоть один миг, когда она может продолжиться.
Она прошла в его комнату.
Помедлив несколько секунд, он последовал за ней и закрыл дверь.
За ночь она сумела забыть конфликт между ними, но когда утром она покинула его квартиру, баллада снова стала преследовать ее.
Она знала, что должна что-то предпринять, но не могла предупредить Баннистера. Совет, революция, независимость — все не утратило своей важности. Но хотя она будет служить этому делу, она чувствовала себя отделенной от него.
— Я — совершеннолетняя дура,— твердила она себе.
Но дура она или нет, она не могла предупредить Баннистера. Наконец, она убедила встретиться с Фалькенбергом Президента, подальше от кричащих масс Палаты Совета.
Баннистер перешел прямо к сути дела.
— Полковник, мы не можем бесконечно держать в поле крупную армию. Ранчеро мисс Хортон из Долины, может быть, и готовы платить эти налоги, но большинство нашего народа не может.
— А чего вы, собственно, ожидали, когда начали это? — спросил Фалькенберг.
— Затяжной войны,— признал Баннистер.— Но наши первоначальные успехи подняли надежды, и мы получили неожиданных сторонников. Они требуют кончать.
— Солдаты хорошей погоды,— презрительно фыркнул Фалькенберг.— Дело достаточно обычное, но почему вы позволили им приобрести столь много влияния в вашем Совете?
— Потому что их было много.
«И все же они поддерживают тебя в Президенты,— подумала Гленда Рут.— Пока мои друзья и я были на фронте, ты здесь, в тылу, организовывал новоприбывших, заграбастывал власть... Ты не стоишь жизни ни одного из тех солдат, Джона или моих».
— В конце концов, это ведь демократическое правительство,— сказал Баннистер.
— И, таким образом, совершенно неспособное совершить чего-либо, требующего постоянных усилий. Можете ли вы позволить себе этакую значительную демократию?
— Вас наняли не для того, чтобы изменять структуру нашего правительства! — закричал Баннистер.
Фалькенберг активировал карту на столе.
— Смотрите, мы окружили равнины
