Я отбросила все мысли об Алисе в сторону. Сейчас для меня гораздо более важным было то, что Эдуард оставил завещание, которое он составлял, находясь в состоянии достаточно ясного рассудка, чтобы однозначно указать своего преемника. Это, конечно, был Ричард. Ему он завещал свою лучшую кровать с ее геральдическим пологом, а также четыре кровати поменьше с драпировками для его комнат. У Ричарда теперь никогда не будет недостатка в меблировке. Оставленные мне тысяча марок и возмещение за драгоценности, которые я ему когда-то одолжила, казались какими-то неуместными по сравнению с его последним проявлением королевской воли: согласно специальному декрету Эдуарда, трон могли наследовать только мужчины. Сначала Ричард, затем Ланкастер и его сыновья, что ловко устраняло от власти потомков его покойного сына Лайонела из рода Мортимеров. Таким образом, Эдуард напоследок четко дал понять, что не поддерживает никакие претензии на его корону со стороны внучки Филиппы.
Это означало безопасность для Ричарда. И безопасность для потомков Ричарда.
Приложила ли я свою руку к такому решению Эдуарда? Мог ли кто-то такое утверждать? Нет. Хотя я, возможно, как-то и обговорила проблему претензий Мортимеров на трон со своим кузеном, когда он был в здравом состоянии ума.
Запел хор, и высокие голоса певцов вернули меня к действительности, на церемонию. Я видела, что Ричард очень устал; казалось, голова его была слишком тяжелой для его тонкой детской шеи. Теперь ему оставалось выдержать еще торжественную мессу и принять дань уважения от главных магнатов королевства. Его дяди, Йорк и Глостер, встав перед ним на колени, присягнули ему в верности. Как сделал это и Джон Ланкастер вместе со своим юным сыном Генрихом Болингброком.
Это был верх моего триумфа.
После того как на голову Ричарда надели корону, я официально стала считаться матерью короля. Это было главное мое дело, главное достижение. Казалось, что именно для этого я и была рождена. Не для того, чтобы быть принцессой Аквитании. И даже не для того, чтобы быть королевой Англии. Моя судьба заключалась в том, чтобы воспитывать и наставлять нового короля, который поведет Англию к ее дальнейшему величию. Такой меня и запомнят, потому что под моим руководством Ричард будет править справедливо, даруя прощение и награждая тех, кто достоин королевской милости. Он будет отстаивать свои права в борьбе против агрессивных заморских держав. Он поведет за собой народ, как это делал его отец. И я помогу осуществить это. А первым делом нужно заказать строительство новой королевской баржи, решила я в момент какого-то плачевного каприза, когда у меня как будто открылись глаза. Ричард будет путешествовать по воде на новой барже, полностью позолоченной, привлекая к себе внимание всех, кто находится на берегах Темзы. А я буду сидеть рядом с ним, ловя на себе восхищенные взгляды пришедших поглазеть на королевскую семью.
Но действовать я буду осторожно. Меня этому научил мой опыт общения со знатью Аквитании. Женщина должна вести себя скромно, ею должны руководить честь, приличия и даже некоторая покорность. Никто больше не будет ставить под вопрос мои наряды или мою манеру поведения. Времена связанных со мной скандалов миновали. В моих руках была верховная власть со всеми ее вызовами – новый для меня танец, в котором предстояло научиться нескольким неизвестным мне движениям.
Пение заканчивалось, и последнее эхо уже затихало под высокими сводами зала, когда теплый воздух содрогнулся и театрально медленно открылись огромные западные двери аббатства, впуская внутрь позвякивание доспехов и цоканье подков по каменному полу. Мое сердце словно сжала чья-то ледяная рука. Ну вот, снова. Я поторопилась радоваться. Все было не так уж хорошо. Я быстро обвела взглядом внушительную благородную конгрегацию, пытаясь сообразить, кто среди нас отсутствует, кто может представлять угрозу. Но все дядья Ричарда были на месте. Семья Мортимеров в полном составе желала принести свою клятву верности новому монарху. Да и сам граф Марч, он ведь держал корону, разве нет?
Я искоса взглянула на Ланкастера, судорожно сжимая горностаевый мех, которым была подбита моя мантия. Почему он не выказывает ни малейших признаков тревоги? Это военное вторжение явно происходило не по его приказу. Однако он спокойно стоял возле Ричарда с суровым выражением лица.
Выходит, если он не проявляет беспокойства…
Я быстро взглянула в сторону западного входа, и от увиденного весь мой страх как рукой сняло. Господи, я совсем забыла. Я забыла об этом элементе традиционного геральдического ритуала, сопровождавшего коронацию короля. На самом деле все этого ждали, никто не видел в этом опасности, это было лишь частью театрального действа. Я беззвучно вздохнула – глупое упущение с моей стороны. На коне восседал сэр Джон Димок, любимый рыцарь короля, который прибыл, чтобы символично бросить вызов любому, кто поставит под сомнение власть вновь коронованного монарха. Впечатляющий финал всей церемонии, который нравился публике за соблюдение яркого древнего обычая, хотя вызова этого, конечно, никто не примет.
Но нет, это уже нельзя было допустить. Нужно было побыстрее заканчивать.
Ричард совсем поник, полностью потеряв интерес к происходящему; глаза его казались просто огромными на лице, которое стало бледным, как воск стоявших на алтаре свечей. Я должна была вмешаться.
Сделав шаг вперед, я перехватила взгляд Ланкастера и глазами показала ему на сына. После чего он понимающе кивнул и шепнул что-то уже своему сквайру, тут же отправившемуся выполнять поручение. В итоге сэр Джон Димок, лицо которого пряталось под забралом грозного шлема, приветственно поклонился, а его вызов был отложен до вечера. Всего этого в торжественной церемонии было слишком много, слишком много для маленького мальчика.
Ричарда вынес из аббатства на своем плече Саймон Барли, по поводу участия которого в королевском совете я едва сдерживала свое негодование, – нужно будет не забыть улыбнуться ему, – чтобы народ мог увидеть своего короля и шумно приветствовать его так же, как только что это сделали лорды. Бурные одобрительные возгласы стали прекрасным знаком признания этого ребенка-монарха. Ричарда развернули лицом к толпе, и он поднял руку в знак благодарности, как его и учили. В этот день он действительно покорил сердца Англии.
Но потом я увидела такое, отчего брови мои нахмурились: в сутолоке Ричард потерял одну свою туфлю.
Было ли это замечено, когда он сидел на руках у Барли? Я затаила дыхание в ожидании озабоченного ропота или суеверных причитаний и комментариев. Камни в короне были тщательно обследованы придворным ювелиром. Я и подумать не могла о такой тривиальной случайности, как свалившаяся с ноги туфля, однако кое-кто мог бы углядеть в этом дурное предзнаменование. Я подумала, что это была грубая небрежность, и решила строго поговорить с теми, кто его одевал. Такого или чего-то подобного больше не должно произойти никогда. А я прослежу, чтобы не поползло никаких коварных слухов, подрывающих Богом данную власть нового короля Англии.
Но это заметила не я одна.
Благодарно поклонившись Ланкастеру, который подхватил золоченую кожаную туфельку и незаметно надел ее обратно, надежно закрепив, я встала рядом со своим сыном. Толпа восторженно взревела вдвое громче. Я на самом деле была прощена. Меня признали матерью короля, и я, благодарно поклонившись, взяла за руку Ричарда, которого поставили на ступеньки рядом со мной, с улыбкой глядя сверху вниз на его возбужденное и счастливое личико.
