Как зачарованный Властимир смотрел на огонь, что плясал в дереве, но не убивал его. Клубы дыма, легкие и густые, поднимались к сучьям.
Жрец подвел князя ближе. Повинуясь, он почти склонился над углями и вдохнул терпкого дыма. Его клубы обволокли его, и Властимир сделал второй вдох.
Голова закружилась, тело обрело легкость и силу. Князю показалось, что он отрывается от земли. Он раскинул руки и удивился, почему на пальцах не выросли перья. Ему казалось, что он — птица,
Один из воинов протянул ему чашу. На сей раз в ней не было углей, но терпкий, настоенный на травах взвар еще отдавал дымом и запахом костра. Властимир принял и ее и, не медля, сделал глоток.
Сердце замерло, а потом забилось, будто он стоял на высоком берегу реки и дышал свежим прохладным воздухом. Он почти увидел высокий берег и ленту реки внизу, залитую солнцем и погруженную в покой.
Кто-то мягко взял его под руку. Властимир глянул — это оказался один из воинов. Второй тем временем подошел с другой стороны. Вдвоем они поддержали князя, и тот, не видя в этом ничего унизительного, с удовольствием подчинился им.
Он сам не понял, как оказался на коленях перед дымящимся жертвенником. На уровне его лица тлели угли и клубился дым — пламя почти погасло.
Жрец на некоторое время исчез с поляны. Властимир этого не заметил, а потому несколько удивился, когда тот возник подле него с птицей в руках. Князю показалось, что птица возникла из ничего.
Бормоча молитвы Перуну, жрец протянул птицу над углями. Перевернутая, она почуяла дым и забилась, стараясь вырваться.
Жрец сдавил ее горло, предупреждая крик.
— Перуне, святой боже наш! — воскликнул он пронзительно и страстно. — Вонми призвавшим тя! Снизошли благость, силу и веру даждь, опорой и победой стань и милость свою пошли! Перуне! Вонми призвавшим тя!
Сжатая его руками птица только слабо попискивала и трепыхалась.
Договорив, жрец сжал ее сильнее. Она распахнула клюв, но крика не последовало, только хрип.
— О Перуне! Слышу тебя! — крикнул жрец и одним движением свернул птице шею.
Воины бесшумно, как видения, подошли с двух сторон. Один споро занялся почти погасшими углями, а другой подал жрецу кривой нож. Тот привычным жестом вспорол брюшко еще бьющейся в судорогах птицы. Кровь забила толчками ему на руки и на угли.
Запахло паленым. Обмакнув руки в кровь, жрец обратился к князю, и теплая еще кровь потекла по лицу резанца. Запах дыма мешался с вонью горящей крови, и вкус ее был на губах. Властимир облизнулся, причащаясь крови жертвы и деля трапезу с Перуном.
Один из воинов — он был чуть поменьше ростом — помог ему встать. Второй куда-то исчез с поляны.
Воин под руку почтительно провел Властимира к берегу озера. Жрец уже поджидал его там, приподняв над головой почти обескровленную тушку убитой птицы. Отвернувшись от алтаря и дубов, он бесшумно вошел в воду по колено и бросил жертву в озеро.
— Перуне, сойди на ны! — напевно позвал он, вскидывая руки к небу— Громоявленье сошли, благость и силу даждь! Вонми гласу детей твоих, оружие и дух их закали. Будь с ними! Тебе, Перуне, милости алчем! Тебе, Перуне, уповаем!
Он призывно махнул рукой и стал, пятясь, выбираться на берег. Едва он ступил на сушу, вода озера оживилась, заколебалась. Не успел Властимир удивиться, как из воды вышли одна за другой несколько дев.
Князь еще ни разу не видел, чтобы в ритуале служения Перуну, грозному богу воинов и войны, участвовали женщины. Они не допускались даже до того, чтобы стеречь коней ушедших к капищу мужчин. Здесь же они были не просто случайными зрительницами, что тайно взирали на запретное для них действо, но его участницами.
Женщины были совершенно наги — только венки на голове и тонких лебединых шеях, сплетенные из трав прибрежных, составляли некоторое подобие украшения. Длинные густые светлые волосы волнами падали им на спины, прядями спускались на грудь. С волос текла вода, убегая обратно в озеро, а гибкие молодые тела загадочно и заманчиво блестели в лунном свете и бликах огня позади князя. Именно по телам и особой легкости движений князь неожиданно для себя признал русалок.
Это не испугало и не удивило, а скорее обрадовало его. Он с готовностью пошел за ними в озеро. Тело двигалось легко и свободно, как иногда во сне, когда снится, что летаешь над землей, как птица. Голова слегка кружилась — должно быть, от того зелья, что он испил перед алтарем. Хотелось кричать и петь — до того было хорошо.
Русалки ввели его в озеро, окружили плотным кольцом — протяни руку и наткнешься на деву! Властимир почувствовал, что вода окатывает его с головы до ног. Она струилась по лицу, сбегала на плечи, скатывалась со спины и груди на руки. Будто огненные струйки бежали по его телу. От их касаний тело пробуждалось, наливалось силой и жаждой борьбы. Властимиру казалось, что, попади ему сейчас под руку камень с кабана весом — подбросил бы его одной рукой до вершин дубов.
На миг вода сомкнулась над его головой. От неожиданности ему показалось, что он провалился в омут. Холод, мороз, иней ночи окутал ноги, поднимаясь выше, до сердца, сковал руки и грудь. Но в следующий миг он опять вынырнул и вдохнул ночной воздух, чувствуя себя помолодевшим и готовым на все.
Только когда его опять подвели к алтарю, Властимир заметил, что подле дуба привязан какой-то жеребец странно знакомой золотистой масти с долгой густой гривой. Ни седла, ни уздечки не было на нем. Сопровождавший князя воин подошел к коню и вынул нож.
Жеребец вскинулся, но воин ловко поймал его за гриву, подтягивая к себе. Властимир наблюдал за действом бесстрастно: прикажи сейчас ему жрец самому убить коня — не дрогнул бы, даже будь на месте жеребца его верный Облак.
Воин силой заставил коня вытянуть шею над тлеющими углями и быстро сделал косой надрез на горле. Густая кровь потекла по коже. Жеребец чуть дернулся, когда воин надавил на горло, следя за током крови.
— Приблизься, — услышал Властимир голос жреца и повиновался.
Кровь на углях горела, распространяя едкий удушливый запах, но князь вдыхал его, будто аромат цветов родных полей.
Жрец подошел с другой стороны, обмакнул кривой нож в лошадиную кровь и повелительно махнул рукой. Воин отпустил гриву коня и отошел прочь. Властимир было подумал, что жрец сейчас завершит дело и убьет коня, но этого не произошло. Жрец не подумал ловить коня, и тот ушел.
Окровавленный нож коснулся лба Властимира и его висков. Лошадиная кровь была горяча. Жрец чертил на челе замершего князя какие-то знаки и бормотал про себя еле слышно древнее заклинание, но на сей раз каждое слово было понятно посвященному;
Именем света, именем Рода,
именем силы его
Черный Перун насылает благость
на призывавших ее.
