— Отлично.
— Но чем вы хотели бы заняться сейчас? Мне надо доделать кое-что в кабинете, а потом я должна помочь на кухне, так что вы будете более или менее предоставлены самим себе.
— Я хотела бы еще немного поговорить с Агнес, — попросила Нора.
— Ваш разговор придется отложить до завтра. — На лбу Мэриан появились и тут же растаяли три полукруглые скобочки морщинок. — Но разве вас не интересовали бумаги Джорджины?
— Я буду рада взглянуть на них. — Документы скорее всего хранились в кабинете на втором этаже, а Дарту рано или поздно понадобится в туалет.
— А может ли жаждущий получить здесь что-нибудь выпить? — спросил Дарт.
— Ну конечно! — воскликнула Мэриан. — Пойдемте со мной, я все устрою.
Откинув назад волосы, девушка повела их по главному коридору, спустилась по мраморной лестнице и, глядя оттуда вверх на Нору, обратилась к ней:
— Были наверху, но после того, как несколько писателей оккупировали кабинет Маргарет, мы перенесли их в маленькую комнатку моей секретарши, когда у меня еще была секретарша.
Мэриан привела их в крошечное квадратное помещение без окна, где стоял письменный стол, школьный стул и висели металлические полки, наполовину заполненные переплетенными журналами, гроссбухами, папками с перепиской и коробками с надписью: «Фотографии».
— Норман, я сейчас принесу вам выпить. Водка подойдет? Со льдом?
— "Пить, чтоб погрузиться в сон", — продекламировал Дарт.
Если в этой каморке и был когда-то телефон, он исчез вместе с секретаршей Мэриан.
93
Десять минут спустя Дарт повторил первую фразу, сказанную им после того, как Мэриан покинула комнату. Он откинулся на спинку стула, положил ноги на одну из полок и, пальцем гоняя в бокале кубики льда, произнес:
— Эта история была еще хуже романов Джейн Остин.
Нора закрыла один из гроссбухов и взяла с полки следующий. На протяжении двадцатых годов и в начале тридцатых Джорджина потратила крупные суммы на шампанское, которое закупала у бутлегера по фамилии Селден. Этот Селден после отмены закона Волстеда[33]в тридцать третьем году уже легально открыл магазин спиртных напитков. В некоторых местах гроссбухи Джорджины были в образцовом порядке, в других же царил хаос. Почерком, который с годами постепенно деградировал от прямого готического донапоминающих колючую проволоку каракулей, Джорджина записывала в журналы сведения о каждом долларе, полученном и истраченном в «Береге», однако она ни в чем не разделяла личные расходы и расходы поместья — все валила в кучу. Запись о приобретении новой пятидолларовой авторучки красовалась под записью о покупке луковиц голландских тюльпанов на сумму триста долларов. С датами Джорджина тоже не придерживалась особой точности.
— Может быть, Агнес действительно видела бегущего Линкольна Ченсела. А может, в один прекрасный вечер перебрав амонтильядо, выдумала все это. Но как оно было на самом деле — мы никогда не узнаем. Почему не узнаем? «Берег» — как тараканья ловушка для реальности: правда входит сюда, но никогда отсюда не выходит, и причина тому — Джорджина. Неужели ты думаешь, что Джорджина Везеролл, даже до того, как она сменила шерри на жидкий морфий, могла бы дать тебе отчет о событиях каждого дня в этих стенах?
— Судя по состоянию ее записей, я бы не поручилась.
— Немудрено, что авторы романов чувствовали себя здесь в своей тарелке: все здесь пропитано вымыслом. — Дарт громко рассмеялся, восхищаясь своей даровитостью. — Да само название поместья лживое. «Берег»! А никакого берега здесь и в помине нет. Старик Джордж считал свою дочь умницей и красавицей, которой все восхищаются, а на деле она была всеобщим посмешищем с лошадиным лицом и в цирковом костюме и привлекала людей лишь бесплатными жильем и едой. Вокруг Джорджины вились известные писатели, подлизывались и льстили ей, и она чувствовала себя жутко важной и нужной. Она не переносила реальности и поэтому притворялась, что жалкие лачуги, в которых когда-то жили слуги, на самом деле — «коттеджи». Придумала им бредовые названия. «Я нарекаю тебя „Пряничным домиком“, тебя — „Рапунцелем“, а вот это поганое болото — „Полем тумана“». О чем тебе все это говорит? О том, что очень скоро маленькая девочка в белом передничке побежит за кроликом на чаепитие.
— Маленькая девочка — это, наверно, я, — сказала Нора.
— Угадала. И почему Агнес должна быть не такой, как они все? Она ведь полжизни провела на этой фабрике грез и не имеет ни малейшего понятия о том, что на самом деле случилось с девчонкой.
— А мне кажется — имеет. И кое-какие твои слова навели меня на это предположение.
Дарт опять самодовольно улыбнулся.
— В жизни не поверю, но как она узнала?
— Джорджина сказала ей, что случилось с Кэтрин.
— Бездна здравого смысла. Великая леди признается слрканке в том, что помогла скрыть убийство? Если это действительно было убийство, в чем я лично сомневаюсь.
— Ты ведь слышал Агнес.
— Агнес прикована к постели, в то время как ее главный конкурент, Лили Мелвилл, скачет по округе и врет туристам. Она одна в своей комнате с Генри Дэвидом Торо, которого тоже считает лжецом.
— Здесь всем не хватает чувства реальности, — заметила Нора.
— Ближе к полуночи они получат ее больше, чем смогут переварить. Кстати, ты нашла что-нибудь интересное в архиве?
— Пока нет. — Нора сняла с полки еще один гроссбух.
Записи начинались в июне неуказанного года с квитанции на пятисотдолларовый чек, выписанный Дж. В., предположительно отцом Джорджины, затем упоминались сорок пять долларов восемьдесят центов, потраченные на садовый инвентарь. Внимание Норы привлекла следующая запись: «18 июня, $75, ликер „Селден“, „Вдова Клико“». Значит, гроссбух начали вести после тридцать третьего года. Почерк Джорджины еще только начинал портиться.
* * *
— Какая же ты прилежная, Норочка — Дарт лениво подошел к полкам и вытянул коробку с надписью «Фотографии» и, пока Нора просматривала гроссбух, копался в ней. Пролистав еще несколько страниц, Нора не нашла упоминаний о суммах, которые превышали бы несколько тысяч долларов.
— А Агнес-то в те годы не была замарашкой, — сказал Дарт. — Неудивительно, что Ченсел щупал ее. Смотри.
Он протянул Норе маленькую черно-белую фотографию, и она взглянула на приятное личико молодой Агнес Бразерхуд, пышная грудь которой округло выпирала над вырезом черного форменного платья. Несомненно, горничной не раз приходилось шлепать по рукам постояльцев мужского пола. Она вернула фотографию Дарту и в тот момент, когда он взял снимок из ее рук, вдруг ясно поняла, как умерла Кэтрин Маннхейм. Она знала это все время, даже не подозревая, об этом: ответ ей дала ее собственная жизнь.
