— Ты хочешь, чтобы она приехала? — спросил мальчик через какое-то время.
Николя улыбнулся. Они почти никогда не говорили о том, что случилось. Конечно, обоих преследовали видения из прошлого, но по отдельности, и, возможно, это были разные видения, поскольку мужчина и подросток вспоминали не одно и то же: даже если Николя сознавал, что феномен, спасший их от Андреми, был сверхъестественным или, во всяком случае, необъяснимым, сам он не различал никаких призраков в тумане, не слышал грохота и стонов — словом, не наблюдал ничего из того, о чем рассказывал Бастиан. Что же в самом деле произошло в подземной утробе Лавилль-Сен-Жур? Николя этого не знал, но в конце концов пришел к заключению, что там, возле самых врат ада, возможно все.
Впрочем, разве это имело значение? Им слишком многое пришлось пережить — смерть родителей Бастиана, страшную гибель Опаль… для Николя к этому добавлялось еще и состояние Одри, которая чудом выжила, но оставалась в заключении у своего бывшего мужа, — слишком многое пришлось восстановить и преодолеть слишком много опасностей, чтобы пытаться облечь всю невозможность случившегося в слова и теории…
— Ты ведь для этого написал книгу, так? — настаивал Бастиан. — Во всяком случае, ты ведь ее писал не только для издателя?
Николя почувствовал восхищение: буквально каждый день Бастиан удивлял его своей зрелостью, своей проницательностью. И своей силой… Как он в таком возрасте мог догадаться, что эта книга для Николя была не только средством заработать им обоим на жизнь в течение какого-то времени?! Это прежде всего была его собственная версия изложения недавних событий, будораживших прессу и телевидение на протяжении месяцев, вызывавших захватывающий интерес публики; но кроме того, долгие часы лихорадочной работы и в самом деле служили и некоторым другим целям.
— Да, ты прав, — сказал он. — Для этого тоже. В большой степени для этого… И я думаю, мне это удастся — вызвать ее сюда. И она тоже будет играть в бадминтон — мы ее научим…
— И в волейбол тоже, — улыбнулся Бастиан. — Девчонки любят волейбол…
Николя невольно хмыкнул — настолько неуместным в их обстоятельствах был этот разговор. И как Бастиан мог назвать Одри «девчонкой»? Он представил себе бронзовое от загара тело Одри, увидел, как она пытается поймать мяч, увязая по щиколотку в песке… как смеется, его упустив…
— К тому же я уверен, что ей понравятся лангусты, — добавил Николя.
— Ну что… классно, — сказал Бастиан. — А теперь можешь идти дописывать. Со мной все в порядке.
Николя кивнул и слегка потрепал мальчика по волосам. Это вызвало у него творческое воодушевление, и он направился к себе. Но вместо того чтобы заканчивать роман, он отодвинул ноутбук, достал бумагу и начал писать письмо.
* * *
Сорок два дня спустя Клаудио Бертеги дочитал последнюю страницу распечатанного на принтере романа, доставленного ему неким таинственным посланником двенадцать часов назад, и вытянулся на постели в маленькой двухкомнатной парижской квартире, которую снимал под вымышленным именем. Бертеги прочитал распечатку, не отрываясь, едва сдерживаясь, чтобы не пропускать страницы, дрожа от нетерпения. Долгое время он провел в бездействии, скованный болью, не отпускавшей его последние полгода, вдали от шума и толп — несмотря на то, что его нынешнее жилище находилось в двух шагах от площади Республики, — и даже почти не следил за ходом процесса: он знал, что Клеанс Рошфор будет молчать вопреки всем доводам разума, и знал почему; а от его жены и дочери остались лишь воспоминания, заключенные в оболочку боли. Он потерял все и отказался от того, что еще можно было сохранить. Полгода назад он исчез сам. Все это время он следил за Одри Мийе, чтобы разгадать ее тайну. Теперь он понимал.
Он глубоко вздохнул. Был ли это вздох облегчения, или усталости, или просто приглушенный стон? Он не знал… Бертеги положил распечатку на прикроватный столик и взял письмо, прилагавшееся к ней, написанное от руки. Уже в шестой или седьмой раз с тех пор, как письмо было получено, он пробегал глазами строчки, написанные быстрым острым почерком, тем же самым, что он уже видел на визитке, которую некогда протянул ему собеседник в бистро: теперь ему казалось, что это было в другой жизни.
Дорогой комиссар.
Вы долго ждали объяснений — слишком долго, и в этом виноват в первую очередь я. Я понимаю, насколько велика была моя ошибка — не рассказать вам обо всем, когда еще было время. Я всегда буду испытывать это чувство вины — огромной вины.
Мое имя уже мелькает в газетах — зачастую рядом с вашим, когда пытаются найти объяснения вашему исчезновению. Разыскать вас оказалось нелегко; но будьте уверены, что если это удалось мне, то удастся и другим.
Есть ли хоть крупица истины в тех параноидальных теориях, что циркулируют на данный момент вокруг произошедших событий? По правде говоря, я не знаю. Может быть, у вас есть какая-то своя теория? Насколько я понял из газет, вы находились буквально в нескольких метрах от того места, где мы встретились, все трое… Значит, вы тоже видели этот водоворот тумана…
Поймите, что мой отъезд был вовсе не бегством от ответственности, от правосудия. Вы знаете, что я виновен; я и сам знаю это лучше, чем кто бы то ни было. Но то, что я сделал, я сделал прежде всего, чтобы спасти ребенка, который не будет в безопасности до тех пор, пока Пьер Андреми не будет схвачен. Этот человек, как вы, должно быть, догадываетесь, имеет связи по всему миру. И Бастиан, я в этом уверен, остается для него главнейшей целью. Вот почему, комиссар, вы не найдете обратного адреса на конверте с этой рукописью — насколько я знаю, ей пришлось пересечь множество стран, прежде чем она добралась до вас. Сегодня мы не одни: я не мог обречь Бастиана на жизнь вечного беглеца и мало-помалу начал искать тех, кто мог бы обеспечить ему защиту… разумеется, вдали от Лавилль-Сен-Жур. У нас также нашлись и добровольные помощники, которых мы встречали во время наших скитаний.
Итак, я передаю вам мое свидетельство — изложение событий в точности так, как я их пережил… Мою историю. И, увы, вашу, и Одри Мийе, и Бастиана Моро… Это свидетельство я адресую в первую очередь вам. Позже, когда все закончится, настанет время передать его широкой публике.
Читая роман, вы, без сомнения, спрашивали себя о причинах странного поведения Одри Мийе, о ее молчании, о ее слегка противоречивых показаниях после выхода из больницы. Думаю, что теперь вы получили ответ. Одри, в каком-то смысле, пленница. В вашей власти ее освободить. И в вашей власти, если вы того пожелаете, — отомстить. Не знаю, облегчит ли это ваши страдания, но, если это так, я предлагаю вам объединить усилия. Я не собирался просить вас о помощи — да и какое я имею право даже надеяться на нее? — но Сюзи Блэр убедила меня в обратном. Она сказана: «Он потерял жену и дочь… Он не оставит женщину и ребенка в плену этих монстров…» Она так хорошо вас знает? Смею на это надеяться…
По прошествии нескольких дней с вами установят контакт… Это будет один из посредников в той длинной цепи, что свяжет вас со мной… с нами. В вашей воле согласиться или отказаться. Могу сказать лишь, что ваша помощь будет не только невероятно драгоценной, но более того — легитимной.
