альбомов. Поэтому я считаю, что программный директор получает больше релевантной информации, изучая продажи синглов. Люди, покупающие синглы, не могут позволить себе ничего другого. А значит, они куда более привередливы в своих предпочтениях”.
Ретроспективно справедливо будет сказать, что покупатели синглов 1970-х годов не отличались склонностью дискриминировать ту или иную музыку. Параллельно с развитием и углублением кантри, ритм-энд-блюза и различных форм рока поп-чарты эпохи отражали необычайное изобилие стилей и модных поветрий. Один из стилей, на защиту которого встал Стюарт, назывался “бабблгам” – за этим словом скрывалось все, что было нацелено на детскую аудиторию, в том числе записи The Partridge Family и The Osmonds, у которых было немало хитов (а также собственные хитовые телешоу). Если поп-чарты 1960-х фиксировали рост покупательной способности в категории “young adult”, то поп-чарты 1970-х порой указывали скорее на улучшающееся финансовое положение маленьких детей (и их родителей); в 1970 году Эрни из “Улицы Сезам” достиг 16-го места в чарте Billboard с композицией “Rubber Duckie”. Существовали и странные хиты-однодневки, которые по определению всегда представляют собой события, нарушающие мерное течение культурной жизни: часть обаяния таких записей – в том, что они становятся популярными неожиданно. Некоторые из них, например, “Convoy” С. В. Макколла, нарративная песня 1975 года о мятеже водителей грузовиков, оказались достаточно прилипчивыми и причудливыми, чтобы остаться в истории на правах удивительных поп-музыкальных диковин (композиция заняла первую строчку в чарте и послужила источником вдохновения для фильма “Конвой” Сэма Пекинпа 1978 года). Другие были просто чудачествами – скажем, “Once You Understand”, своеобразная радиопьеса на тему конфликта поколений, достигшая 23-го места в 1972-м. В любом поп-чарте всегда обнаруживается по паре подобных позиций, а в чартах 1970-х – больше чем по паре; это была эпоха музыкальной фрагментации, подразумевавшей эпизодические триумфы всякой всячины. Даже некоторые надежные хитмейкеры не избежали диковин такого рода – в том числе Captain & Tennille, семейный дуэт, у которого было целых семь композиций в топ-10. Среди них выделялся сюрреалистический сингл “Muskrat Love”, посвященный именно тому, о чем говорится в его заголовке: паре ондатр, который испытывают друг к другу любовь (и в какой-то момент занимаются ею).
Историк радио Ким Симпсон утверждала, что если у первой половины 1970-х и был отличительный звук, то он точно был мягким. “Хит-радио в начале 1970-х превратилось в своего рода звуковой массажный салон, – писала она, – мирную гавань посреди все более сложного, хаотично устроенного мира”. Некоторым радиостанциям удалось нащупать среднее арифметическое между форматами “топ-40” и “MOR”, что расшифровывалось как “middle of the road”; они обещали слушателям самые мелодичные песни, которые можно было напевать или насвистывать. Легкие “софт-роковые” группы и задумчивые авторы-исполнители помогли позиционировать мягкую музыку как более взрослую, рафинированную альтернативу шумным формам рока и ритм-энд-блюза. Но среди самых успешных хитмейкеров десятилетия было немало тех, чей стиль отсылал к дорок-н-ролльной эпохе. Хелен Редди, австралийская певица с бэкграундом в театре-варьете, прославилась проникновенной композицией “I Am Woman” 1972 года, ставшей одной из определяющих песен всего десятилетия; ее последующие хиты вдохнули в радиомейнстрим дух Бродвея и кабаре. Нил Даймонд стал суперзвездой 1970-х, отказавшись присягать на верность любому жанру – только самому шоу-бизнесу как таковому; он заставил слушателей влюбиться в свой мягкий, но сильный голос и эксцентричную манеру выражать мысли. Нечто подобное удалось и Барри Манилоу, который привлек широкую публику и достиг успеха в поп-чарте с песнями, явно вдохновленными музыкальным театром – то есть более старой версией американского поп-мейнстрима.
Белозубые улыбки
В 1971 году редакция Rolling Stone замыслила шалость и отправила Лестера Бэнгза написать отчет о концерте группы The Carpenters. Скандальный рок-критик, Бэнгз не думал дважды, прежде чем наброситься на все, что казалось ему пошлым или банальным. А The Carpenters входили в число главных хитмейкеров 1970-х; цепкие песни этого братско-сестринского дуэта было принято характеризовать как “благонравные” и “высоконравственные” – особенно теми, кто не отличался благонравием и высокой нравственностью. Бэнгз был как раз из таких. В первых строках рецензии он признался, что испытывал теплые чувства к песне “We’ve Only Just Begun”, одному из первых хитов The Carpenters (ее популярность, писал он, совпала с одной из его коротких романтических интрижек). В целом, побывав на концерте в Сан-Диего, журналист сравнил музыку группы с мороженым – “приятным и слегка бодрящим”. Но само мероприятие привело его в замешательство: сценическая манера поведения артистов показалась ему нелепой, а публика “от мала до велика” вела себя прилично и совершенно невыразительно. Бэнгз вспоминал, как пытался вытянуть хоть какую-нибудь яркую цитату из “хорошо одетой, прохладного вида блондинки”, оказавшейся на концерте рядом с ним, – справедливости ради, интересно было бы узнать, что подумала о нем она. В конце концов, ему пришлось признать поражение: “И от самой группы, и от ее аудитории у меня мороз по коже”.
Не все, кто писал о The Carpenters, использовали такие сильные выражения. Но с самого начала дуэт (застенчивая певица Карен и хладнокровный продюсер и сонграйтер Ричард) вынужден был бороться с мнением, что их гигантская популярность – это нечто, чего стоит стыдиться. Через несколько лет после рецензии Бэнгза Rolling Stone поместил дуэт на обложку в сопровождении кавер-стори, где Ричард Карпентер резко возражал против того, как его проект подается в прессе. “Меня тошнит от улыбочек, – сказал он. – Но все очень расстраиваются, если мы не улыбаемся, поэтому приходится улыбаться. А дальше пресса пишет о нас: «эти приторные Carpenters с белозубыми улыбками, как из рекламы пасты ‘Пепсодент’!»”. Если бы The Carpenters появились десятилетием ранее, то, вероятно, не выделялись бы улыбчивостью – в первой половине XX века от музыкантов ожидалось, что они будут улыбаться перед камерами. Но взлет рок-н-ролла и соответствующей контркультуры изменил правила игры. The Carpenters преуспели отчасти по той же причине, по которой стали объектом для издевок: они не были контркультурны. В контексте 1970-х их качественно исполненные хиты и безупречные, на первый взгляд, фотосеты не выглядели нейтрально – они выглядели радикально или, точнее говоря, реакционно. “Мы словно Пэт Бун, только еще более чистенькие, – жаловался Ричард Карпентер, прекрасно зная, что ничто не может быть обиднее, чем сравнение с Буном, популярным (и в те годы часто ненавидимым) за свои облегченные версии хитов рок-н-ролла. – Как будто мы целый день только пьем молоко, едим яблочный пирог и принимаем душ. А на самом деле я терпеть не могу молоко!”
Могло показаться, что Ричарду Карпентеру было особо не на что жаловаться. Хотя первый альбом The Carpenters и не добился успеха, уже второй, “Close to You” 1970 года, немедленно стал блокбастером, принес группе пару хитов (“We’ve Only Just Begun”, песню, обаявшую Лестера
