Покинув Уотертаун, я, словно в наказание, ехал весь следующий день и еще полночи в сторону Пенсильвании по ровной трехполосной трассе, которая не могла ни карать, ни прощать и давала мне право самому делать выводы и вершить суд над собою. Теперь я понимал: я разбудил Аэромена, чтобы убить Роберта Вулфолка. И Мингус, и моя копившаяся много лет ненависть, в которой я давал себе отчет лишь наполовину, сыграли в этом немаловажную роль. Не обошлось и без искры вдохновения. Эта история началась с падения Аарона К. Дойли в парке на Пасифик-стрит, свидетелем которого я стал двадцать три года назад, — все, что поднимается, непременно опустится. Аэромен стал черным трупом на бетонной плите. А ведь я поступил не совсем честно: не рассказал Роберту о свойстве кольца делать его владельца невидимым. Интересно, узнал ли он сам об этом. Я раздумывал, действительно ли охранники видели человека, который, падая вниз, орал, будто дикий зверь, могли ли они вообще что-нибудь заметить до того момента, когда на земле появился изуродованный труп.
Я долго считал, что должен идти по пути Авраама, что мое назначение в жизни — раз уж я не умею летать или, например, петь, — удалиться в Бастион Одиночества и заняться сбором материалов и ваянием скульптурных портретов ушедших в никуда друзей. На худой конец, погрузиться в мир аннотаций: я диджей, я тот, чью роль исполняю. Но вот я пересек страну, сев в самолет, безумный астромен с прозрачными намерениями — освободить из Уотертауна Мингуса и Роберта. Аведь они не звали меня на помощь. Быть может, я неосознанно душил жившую во мне Рейчел — Бегущего Краба, способного все уничтожить и сбежать, разрушить чужие жизни и поспешно удрать.
Мне предстояло сделать шаг вперед. Я хотел разыскать ее крабьи следы, и на этот раз знал наверняка, чего ищу. Я перешагнул черту, забыл самого себя в этом стремительном движении, хотя, сидя в замкнутом пространстве машины, оставался осторожным водителем, не превышающим допустимую скорость. У меня даже музыка не играла — сумка с дисками лежала на заднем сиденье, — и уродливую сцену с одним актером ничто не украшало. Я останавливался, только чтобы немного размяться, залить в бак топливо, посетить уборную и сделать несколько звонков. Аврааму и Франческе я сообщил, что не смогу приехать в Бруклин, авиакомпании — что отменяю заказ на билет, а служащему проката автомобилей при нью-йоркском аэропорте «Ла Гардия» — что верну машину не завтра, а через несколько дней, причем в Беркли. Никто моим сообщениям не обрадовался, но ничего утешительного я не мог им сказать. Эбби я не звонил, потому что не знал, о чем нам разговаривать. Пока не знал.
Около трех ночи у меня начались галлюцинации. Мне стало казаться, что редкие машины, ехавшие по встречной полосе, хотят развернуться и следовать за мной, и лишь широкая разделительная полоса, поросшая травой, убеждала меня в том, что это не так. У границы Огайо я остановился в мотеле, несколько часов поспал, принял душ и продолжил путь. В Индиане был около десяти утра и направился на юг, в Блумингтон.
Университетская автостоянка, где я поставил машину, оказалась ужасной. Но вчера ночью я убил человека — заслуживал ли я большего?
Расследование я начал со справочной, где узнал, что тот, кого я ищу, не только до сих пор живет в Блумингтоне, но и работает в университете. Мне даже перегонять машину на другую стоянку не понадобилось. В семьдесят пятом году, как выяснили служащие юридической конторы Зелмо Свифта, Бегущий Краб жила в Блумингтоне. Потом она исчезла, а несколько лет спустя объявилась в Лексингтоне, штат Кентукки. Авраам не пожелал даже заглянуть в преподнесенную ему Зелмо Свифтом бумагу. А я понятия не имел, к кому еще можно обратиться в Блумингтоне, чтобы найти какую-нибудь зацепку.
Архивы традиционной музыки и зал Хоуги Кармайкла делили Моррисон-Холл с психологическим отделением Индианского университета, отделением английского языка и Институтом сексологических исследований Кинзи, который располагался на верхних этажах. Крофта Вендля я разыскал в Институте Кинзи. Он работал в отделе общественных связей. Я позвонил ему из справочной, и он сказал: «Приезжай».
Когда я пришел, секретарша объяснила мне, что Крофт разговаривает по телефону с какой-то важной птицей. Я сел в холле и принялся листать брошюры. По всей видимости, Институт Кинзи до сих пор боролся за право внедрения результатов своих исследований в умы американского народа и находился на грани изгнания из университетского сообщества, управляемого командой педантов. На стенах здесь повсюду красовались «эротические материалы» — видимо, некогда конфискованные у кого-то полицией и отданные Алфреду Кинзи, чтобы не тратиться на их хранение. Обстановка, несмотря на всю здешнюю специфичность, царила почти домашняя: стены украшали еще и пятна, появившиеся годах в пятидесятых, и черно-белые снимки. Над столом секретарши висели портреты руководителей, начиная с самого Алфреда в галстуке-бабочке и заканчивая нынешними деятелями, задумчивыми очкариками-психологами — благородными распорядителями безумной реальности.
Крофта я едва узнал. Он был в костюме цвета ржавчины, красно-коричневом галстуке и молочно-шоколадных туфлях. На свежем румяном лице белела аккуратно подстриженная борода. Он выглядел как учитель-диетолог или специалист по правильному образу жизни. Меня его вид поверг в шок. Мне казалось, стареет только Авраам, а Рейчел и ее любовник остаются молодыми, такими же, как в семьдесят четвертом году.
— Мои переговоры затягиваются, — извиняющимся тоном произнес Крофт, указывая на дверь своего офиса. У него был высокий голос — я этого не помнил.
Он не особенно меня рассматривал, обратил внимание лишь на следствия долгого нахождения в дороге: трехдневную щетину, загар на одной руке и припухлость век, как у ветерана вьетнамской войны. Быть может, он ожидал моего появления много лет.
— Я беседую с одним коллекционером-геем из Лос-Анджелеса. У него чудесная коллекция японской эротики, тысяча образцов. Он уже несколько месяцев морочит мне голову, но сегодня я почти уломал его.
— Никаких проблем. Я могу подождать.
Я подумал, могла ли заинтересовать Крофта коллекция Эрлана Агопяна — портреты обнаженной Рейчел. Или, может быть, эти картины уже перебрались сюда?
— Если ты свободен сегодня вечером, приезжай ко мне домой, — сказал Крофт. — Побеседуем за ужином.
— Руэрел Рут 8, номер один? — спросил я.
Глаза Крофта расширились от удивления.
— Мы называем это место «Ферма арбузного сахара». Подъезжай сюда к пяти часам, я покажу тебе дорогу. Сам ты вряд ли найдешь. На картах это место не обозначено.
— Ладно.
— Вот и отлично. А я побегу продолжать переговоры. Если тебе нечем заняться, я позвоню Сюзи. Она недавно у нас работает, но может провести экскурсию по Институту.
— Нет, спасибо.
Когда я проходил по коридору Моррисон-Холла, заметил зал Хоуги Кармайкла. Туда и решил отправиться. Крофт пошел к телефонной трубке, а я — к «Маршу хулиганов».
— Я хочу показать тебе одну вещь, — сказал Крофт. — А потом прогуляемся по территории общины, пока светло. Сегодня особенный вечер.
