смертными. Тот, о ком вы говорите… Он очень велик и могуществен, но не сильнее меня. И он не существо из снов, как вы его называете. И все же он нашел, как…
Я почувствовал, как ужас расползался в моей крови, но одновременно меня охватил какой-то восторг.
— И это желание, — прошептал я, — эти его честолюбивые помыслы… Они и сделали его тем, что он есть?
— Как ночных бабочек губит пламя свечи, так чернеют и души, приблизившись слишком близко к нашему миру.
— Когда-то он был смертным?
— Смертным, который стал вампиром, а теперь и существом, не имеющим названия.
— И все же, как я сам видел, способным уничтожать вампиров.
— Тогда будьте осторожны: ведь вы даже не один из них. Не подбирайтесь слишком близко.
— Я, так или иначе, должен умереть, если вы не дадите мне власть, которую дали раввину Льву.
Странник посмотрел на меня, потом рассмеялся.
— Дайте мне власть, — зловеще проговорил я, — и я умерщвлю его, как он лишил жизни моих родителей и разрушил мой мир…
Он снова рассмеялся.
— Почему меня должно интересовать, что именно вы сделаете?
— Я не могу вам ответить, — сказал я, потом нахмурился и добавил: — И все же это уже заботит вас.
Улыбка растаяла на лице Странника, и он так близко наклонился ко мне, что его щека коснулась моей.
— Почему вам понадобилось являться тому еврею, — спросил я, медленно выговаривая каждое слово, — если так много других в этом мире, который, как вы говорите, болен? Зачем вы дали книгу именно ему? Зачем вы дали ему власть?
Он ничего не ответил.
— Чтобы уничтожить демона, — продолжал я, словно отвечая самому себе. — Это совершенно ясно. И все же зачем? Почему это должно было вас заботить? Правда, возможно…
Я помолчал и снова взглянул на него.
— Вероятно… — тихо сказал я. — Не лежит ли ответственность за его падение каким-нибудь образом на вас?
Взгляд Странника стал, казалось, неизмеримо глубоким.
— Кто он был? — прошептал я. — Как он пал?
— Это, — пробормотал Странник, — особая история.
— И все же не совсем особая, — возразил я. — Если вы дали повод к его падению, значит, причиной моего падения тоже стали вы.
Странник еще какое-то мгновение смотрел на меня, потом внезапно поднялся на ноги.
— Вы не в состоянии понять, чего вы от меня требуете!
Я сделал глубокий вдох.
— Пусть так, но я прошу все того же.
— Тогда, — сказал он, согласно кивнув головой, — поостерегитесь, как бы самому не уподобиться тому существу, которое тщитесь уничтожить.
— У меня достанет отваги пойти на такой риск.
Странник слабо улыбнулся.
— Так было… и так будет… — прошептал он. — Запретный плод всегда будет сорван.
Он наклонился надо мной, нажал руками на мой живот, потом поднес ладони к моему лицу.
Я посмотрел на сгустки крови на его пальцах, моей собственной крови.
— Что, — прошептал я, — вы намерены со мной сделать?
Его улыбка стала широкой.
— Неужели, — спросил он, — ваше Писание не научило вас тому, что Кровь это Жизнь?
Потом он повернулся и пошел прочь от меня. Я смотрел ему вслед. Он, казалось, исчезал прямо на глазах.
— Что мне делать? — крикнул я.
Он не остановился. Теперь он таял в тени облака.
— Что я должен делать? — изо всех сил крикнул я во второй раз.
Он продолжал растворяться в воздухе, даже не обернувшись. Казалось, от него уже ничего не осталось, кроме дымки горного тумана. А потом, словно неясное эхо, до меня долетел его голос:
— Кровь это Жизнь.
И от него не осталось даже тумана.
В тот же момент я услышал биение сердца, снова поднимавшегося из глубин моих внутренностей. Поры моей кожи стали сочиться ледяной влагой. Я потрогал ее. Моя кровь густела, она казалась почти черной. Я раскрыл рот и высунул язык, а потом поднес к нему палец, облизнув самый его кончик.
Казалось, сразу же содрогнулись горы. Влаги становилось все больше, она теперь была всюду вокруг меня. Звуки сердцебиения стали оглушительными. Когда я с трудом заставил себя приподняться и сесть прямо, мне показалось, что я сижу в луже густой крови. Кровь хлестала отовсюду, словно из открытых ран.
— Нет! — завопил я. — Нет!
Я откинул назад голову. Казалось, рвались все мои мышцы. Сердцебиение становилось все быстрее и быстрее, все громче и громче, словно эти удары выплескивались из меня на волнах боли. Я схватился за живот. Он тоже пульсировал вверх и вниз и был влажным от крови. Я стал неистово облизывать руки, сосать сгустки крови. Как только я начал делать это, горы снова задрожали — они меняли очертания, таяли, исчезали. Я огляделся и заметил стоявшие торчком громадные камни, но и они сразу же пропали. Казалось, не осталось ничего, кроме света. Его прямые пылающие лучи омывали мои мысли, сходясь как раз в том месте, где я лежал. Мне стало понятно, что этот свет излучал я сам и мог управлять им по собственному желанию.
— Уменьши боль, — произнес я, и боль мгновенно уменьшилась.
— Очисти меня, выброси все!
Я, казалось, весь превратился в мерцание и покинул собственную плоть.
Теперь я мог видеть перед собой свое тело и решил анатомировать его. Мне не нужен был нож: было достаточно захотеть, и все происходило по моему желанию. Мой живот был рассечен надвое. Там, глубоко в кишках, лежал терзавший мою плоть зародыш. Он извивался всем своим мертвенно-бледным, как у трупа, тельцем, крутил головой на жилистой шее, а потом зашипел и брызнул слюной, словно потрясенный моим взглядом. Взгляд, наверное, действительно того стоил, потому что я никогда и ни на что не смотрел с такой ненавистью. Я выдрал его оттуда, окровавленного и бесформенного. Мой слух сразу же поразил неистовый вопль, но это кричал не я сам, хотя и понимал, что снова оказался в оболочке собственной плоти. Вопль повторился еще раз, но вновь не был моим.
А потом он стих, вокруг воцарилась тишина, а очень скоро не осталось даже тишины.
«Коль вы надеетесь, что стану я
Вас охранять от вашего же зла,
Когда вы страстно любите разврат
И за пороки ищите наград,
Не зная ни закона, ни стыда,—
Мой пыл сперва умерьте навсегда».
Граф Рочестер. «Валентиниан»
— В конце концов я снова очнулся. Меня разбудило солнце, светившее прямо в лицо. Моргнув, я ощутил его болезненно-яркий свет. Небо было знойно-голубым. Ниже меня по склону теснились
