Книга Чернильная смерть - Корнелия Функе

Что, если этот много лет знакомый путь

Вдруг решит не вести больше к дому, а пойдет зигзагами

Как хвост воздушного змея, просто и бесцеремонно!

Что, если его гудроновая кожа

Была лишь длинным рулоном ткани, Которую разматывают, и она приспосабливается по форме

К тому, что похоронено под ней?

Что, если он сам направит себя, куда захочет, В незнакомые места, через горы.

На которые вдруг придется взбираться.

Кто отказался бы тогда идти с ним?

Кто не хотел бы знать, чем кончится сказка.

Или куда приведет дорога?

Шейна Пью. Что, если этот путь…

Когда Черный Принц привел детей обратно в Омбру, зубцы городских стен были покрыты снегом. Женщины забрасывали его тряпичными цветами. Над башнями снова реял герб со львом, но теперь его поднятая лапа опиралась на книгу с пустыми страницами, а грива была огненная. Зяблика не было. Он сбежал от великана не в Омбру, а прямо во Дворец Ночи, в объятия сестры, а Виоланта под покровом ночи вернулась в свой замок, чтобы принять власть над городом и подготовить его к возвращению детей.

Мегги с Элинор, Дариусом и Фенолио стояли на площади перед воротами замка, когда матери снова обняли сыновей и дочерей, а Виоланта со стены благодарила Черного Принца и Перепела за их спасение.

— Знаешь что, Мегги? — прошептал Фенолио, пока Виоланта раздавала женщинам запасы с дворцовой кухни. — Может быть, Уродина влюбится теперь в Черного Принца? Он ведь был Перепелом, пока не появился твой отец, а Виоланта все равно была влюблена больше в роль, чем в человека!

Ах, Фенолио! Он снова стал прежним. Великан возродил его уверенность в себе, хотя сам давно ушел обратно в свои горы.

Перепел не приехал с ними в Омбру. Мо остался с Резой на одиноком хуторе, где они жили прежде.

— Перепел возвращается туда, откуда пришел, — сказал он Принцу, — в песни комедиантов.

Их теперь распевали повсюду — про то, как Перепел и Огненный Танцор вдвоем победили Змееглава и Свистуна со всем их войском…

— Баптиста, пожалуйста, — сказал Мо, — сочини хоть ты песню про то, как все было на самом деле. Песню про всех, кто помогал Перепелу и Огненному Танцору. Про ласточку и про юношу.

Баптиста пообещал сочинить такую песню, но Фенолио покачал головой:

— Нет, Мегги такого никто петь не будет. Людям не по душе, когда их герои нуждаются в помощи, тем более от женщин и детей.

Вероятно, он прав. Возможно, и Виоланте поэтому нелегко придется на троне Омбры, хотя сегодня горожане приветствуют ее радостными криками. Якопо стоял рядом с матерью. Сходство мальчика с покойным отцом стало разительным, но Мегги он больше напоминал своего мрачного деда. Сердце у нее содрогалось при мысли, с какой легкостью он обрек его на смерть, хотя это было спасением для Мо.

По другую сторону Непроходимой Чащи теперь тоже царствовала вдова, оберегающая престол для сына. Мегги знала, что Виоланта ожидает войны, но сегодня никому не хотелось думать о подобных вещах. Этот день был посвящен вернувшимся детям. Все до единого были целы и невредимы, и комедианты пели об огне Фарида, о дереве с гнездами и о великане, который таинственным образом спустился с гор в самый нужный момент.

— Я буду скучать по нему, — прошептала Элинор, когда он скрылся между деревьями.

Мегги чувствовала то же самое. Она никогда не забудет, как отражался Чернильный мир в его коже, и как он удалился легкой походкой, огромное доброе дитя.

— Мегги! — Фарид протиснулся к ней через толпу женщин и детей. — Где Волшебный Язык?

— С мамой, — ответила она и с удивлением почувствовала, что сердце у нее не забилось быстрее при его появлении. Когда это успело произойти?

Фарид нахмурился.

— Ага, — сказал он. — Сажерук тоже у своей комедиантки. Он целует ее так часто, будто губы у нее медом намазаны.

Ах, Фарид! Он по-прежнему ревнует к Роксане.

— Я собрался пока уйти отсюда.

— Уйти? Куда?

За спиной у Мегги препирались Фенолио и Элинор — она нашла недочеты во внешнем виде замка. Они обожали спорить друг с другом, а возможностей для этого было у них теперь хоть отбавляй — они стали соседями. Сумка, в которую Элинор сложила нужные вещи, собираясь в Чернильный мир (в том числе серебряный столовый прибор) осталась в другом мире ("понимаешь, я была очень взволнована, в таком состоянии не трудно что-нибудь забыть!"), но, к счастью, в момент ухода на ней были фамильные драгоценности. Розенкварц так выгодно продал ее украшения ("Мегги, ты себе не представляешь, какая деловая хватка у этого стеклянного крохи!"), что Элинор смогла купить дом на той улице, где жила Минерва.

— Не знаю точно. — Фарид вырастил между пальцами огненный цветок и прикрепил на платье Мегги. — Хочу побродить от одной деревни к другой, как делал раньше Сажерук.

Мегги смотрела на пылающий цветок. Пламя увяло, как настоящие лепестки, и на платье осталось крошечное пятнышко пепла. Фарид. Раньше сердце у нее бешено колотилось от одного звука его имени, а теперь она едва слушала, что он рассказывает о своих планах: выступать на ярмарках и в горных деревнях, побывать за Непроходимой Чащей… Она вздрогнула, заметив в толпе женщин Силача. Дети залезали ему на плечи, как привыкли делать в пещере, но того, кого искали ее глаза, с ним рядом не было. Она разочарованно отвела взгляд — и покраснела, когда Дориа вдруг вырос прямо перед ней. Фарид замолк на полуслове и бросил на него взгляд, каким обычно смотрел лишь на Роксану.

На лбу у Дориа был шрам длиной со средний палец Мегги.

"Удар кистенем, не очень меткий, — сказала Роксана. — От раны в голову всегда много крови, поэтому они, видно, решили, что он убит".

Роксана много ночей выхаживала Дориа, но Фенолио был убежден, что юноша выжил лишь благодаря истории, которую он много лет назад написал о его будущем. "А кроме того — если уж ты хочешь приписать его выздоровление Роксане, — ее-то кто придумал, а?" — говорил он.

Да, он действительно стал прежним Фенолио. — Дориа! Как ты себя чувствуешь? — Мегги невольно протянула руку и погладила шрам у него на лбу. Фарид странно посмотрел на нее.

— Отлично! Голова как новая. — Дориа достал что-то из-за спины. — Посмотри — так они выглядят?