— Будет сделано, господин.
— И еще одно.
— Слушаю, господин.
— Бросьте в реку и их чемоданы. Пусть убираются из Поднебесной налегке, в одних только промокших рубашках.
* * *
Находившиеся в здании старого склада на берегу Сучжоухэ услышали возбужденные крики, когда последние участники процессии Праздника фонарей прошли мимо, и поняли, что настало их время. Один за другам они вошли в брюхо Дракона. Старый император находился в голове зверя, брат Мэтью — за сто футов позади него, поддерживая кончик хвоста мифического чудовища.
* * *
Музыка взмывает вверх, душераздирающе звучит эрху, меняется свет. Сказитель в древнем костюме куртизанки входит в гарем. Сверху опускается красный плакат с надписью: «Принцесса унижена». Из зала звучат аплодисменты. Сказитель удивлен, но потом понимает, что хлопают коммунисты, которым унижение Принцессы приходится по душе.
Сказитель поднимает ногу высоко в воздух, а затем опускает ее на сцену, делая первый шаг долгого и бурного танца. Зрители неотрывно следят за Принцессой, которая, пробежав через всю комнату, ударяется о стену и отлетает к противоположной стене. Это повторяется многократно, и с каждым разом в комнату входят другие женщины, одетые так же, как она. Вскоре комната наполняется куртизанками. Подмостки захлестывает вихрь красок и движений. Вскоре танец и пение уступают место сложной по композиции сцене, изображающей спящих женщин.
Эрху издает долгий печальный звон, и, пока он звучит, спящие женщины начинают катиться по полу в разные стороны, пока не остается только одна — Принцесса. Наступает пауза: ни музыки, ни движений. Затем с левой стороны сцены появляется тень. Она удлиняется и падает на лежащую Принцессу.
Цзян крепче прижимает к себе дочь, и девочка испуганно прячет голову на груди матери.
Фон делает шаг назад, а Убийца встает на балке в полный рост, чтобы лучше видеть происходящее.
Мао неловко ерзает в своем кресле на возвышении. По телу спящей Принцессы тревожно мечутся лучи света. В пронзительном реве заходятся трубы. Тени растут. Опасность приближается.
Свет гаснет. Наступает полная темнота. Из глубины сцены в зрительный зал бьет мощный луч прожектора, ослепляя зрителей. Публика, как один человек, делает испуганный выдох. На заднем плане с пола медленно поднимается нечто огромное. Это движение сопровождается слабым пощелкиванием. Звенят цимбалы.
Луч света отворачивается от публики и освещает громадину, изготовленную Резчиком.
Публика снова выдыхает. Это лицо Чан Кайши! Зрители немедленно осознают логическую связь между Чан Кайши и равнодушной властью Царя Запада. Принцесса поднимается на ноги, хватает перо из головного убора, наклоняет его к губам и принимает невероятную позу. Она стоит так немыслимо долго, а затем выкрикивает только одно слово:
— Дьявол!
Затем она отшатывается, испускает другой, еще более пронзительный крик и бежит по направлению к огромному лицу. В последний момент она взлетает высоко в воздух и ударяется в лицо прямо между чудовищными глазами. Ее тело пробивает поверхность, сделанную из тонких раковин. Лицо Чан Кайши вдребезги разбивается, разлетаясь на тысячи кусочков. Публика во главе с Мао встает и одобрительно вопит.
Кричит и Фон, уже не задумываясь, разрешено ли это. Кричит так, что срывает голос.
Дочка Цзян хлопает, пока у нее не начинают болеть ладошки.
Лоа Вэй Фэнь на своей балке берется за нож.
* * *
В это же время надзиратели в сопровождении солдат обходят все дома, арестовывают китайцев, которые были хоть как-то связаны с фань куэй. Затем их погрузят на корабль и отправят в тюрьму Тиланьсяо. Покончив с этим, надзиратели принимаются уничтожать все, что так или иначе имело отношение к фань куэй: дорожные знаки, рекламные плакаты, вывески на магазинах, любые объявления, написанные на английском, французском, немецком, голландском или русском языках. Если иностранные слова написаны на витринах или окнах магазинов, их попросту разбивают камнями. Таких надписей тысячи.
Зловещий звук бьющегося стекла наполняет ночь, а освещают ее костры, в которых горят иностранные книги, газеты, флаги и одежда фань куэй. Зловонный дым от этих костров поднимается к небу и смешивается с запахом перемен.
* * *
Следующая сцена представляет собой печальное соло. Принцесса танцует одна, удаляясь из пределов Царя Запада. Ее танец сопровождается только пронзительными криками павлинов.
Мастерство Сказителя безгранично. Принцесса в его исполнении — это дар богов, воплощенная грация, шепот надежды.
Спектакль продолжается. Одни сцены удаются лучше, другие хуже, но все без исключения оригинальны и неповторимы.
Наконец, в начале четвертого часа, Принцесса приближается к горам, где Слуга спас ее от Обезьяньего царя. Она начинает жалобную песнь.
Зрительный зал затихает, что с китайской публикой случается крайне редко. В воздухе плывет чистый тенор Сказителя. Когда он умолкает, тишина в зале кажется еще более глубокой, чем до этого. Все так безыскусно, естественно, интимно, что зрители понимают: они являются свидетелями чего-то, в корне противоречащего коммунизму и в то же время глубоко личного.
* * *
Несмотря на грозу, появление Дракона в конце парада Праздника фонарей было встречено радостными криками. Когда он, пританцовывая, двигался по улице Кипящего ключа, в него полетели первые красные пакетики, в каждый из которых было вложено немного денег. Дракон повернулся к тем, кто бросал пакетики, и из его чрева раздалось низкое глухое рычание. На этом с древней традицией было покончено.
Издалека послышалось завывание даосских труб, и Дракон свернул к Старому городу, где находился театр Сказителя.
* * *
Стены сада Сайласа не поддались бульдозерам, поэтому Конфуцианец вызвал на подмогу артиллерию. Снаряды с ревом пронеслись в ночном воздухе, проделав в стенах большие дыры, которые бульдозеры быстро расширили. Затем принесли факелы, и двадцать домов и построек были преданы огню. Стены обрушились, груды каменных обломков полетели вниз, предавая погибели богатые сады и ухоженные клумбы.
Вскоре от всего цветочного великолепия осталась единственная ярко-красная гортензия, пламеневшая напротив пылающего дома, в том самом месте, где когда-то погиб Майло Хордун. Конфуцианцу цветок казался оскорблением самой природы, и он вознамерился выдернуть его, но в этот момент в высокое здание в двух кварталах от бывшего сада ударила молния. Конфуцианец посмотрел в ту сторону, а когда вновь повернулся к цветку, того уже не было. Он таинственным образом исчез. Конфуцианец пнул землю носком ботинка и выругался про себя.
— Народ вернул себе свой город! — громко объявил он. — Это место, являвшееся символом непристойной власти фань куэй, теперь объявляется парком Ренмин, то есть народным парком, и отныне он навеки принадлежит народу Города-у-Излучины-Реки.
