– Да, да, именно.
Молодой мужчина, чувствуя себя все более раскованно, почти вырывает фотографию из рук отца.
– Она не ходит по земле, потому что ты испортил ей жизнь, пресытился ею смолоду. Потом она уже не знала, какой дорогой должна идти. Ты сорвал молодой невинный цветок, чтобы его запачкать! – шипит Муаид сквозь зубы. – А сейчас отбираешь жизнь у своих родственников и делаешь это, не моргнув глазом. С твоего негласного одобрения красивых ливийских женщин и их молоденьких дочерей насилуют.
Он наклоняется близко к уху собеседника:
– Нет в тебе для нас, твоих детей, милости, отец.
– Как это? – Старик удивляется резкой перемене в поведении сына и старается отодвинуться на безопасное расстояние. Однако худой, но сильный сын держит его, как в клещах.
– Ты тиран и убийца! Тебе кто-нибудь уже говорил это? – Муаид смотрит прямо в слезящиеся глаза Каддафи, в которых видит страх.
– Что ты? Сынок мой! – стонет старик со слезами в голосе.
– Прощай навеки, и надеюсь, что мы никогда не встретимся у ворот ада.
Муаид обнимает отца за шею и прижимается к нему всем телом. Он чувствует, как толстый живот старика дрожит и волнуется от судорожного дыхания. Он слышит ускоренное биение его и своего сердца. Он закрывает глаза и находит пальцами бусину, соединяющую две стороны четок. И нажимает на край.
* * *
Саиф аль-Ислам, услышав взрыв, вваливается в зал отца и останавливается на пороге как вкопанный. Все помещение разрушено взрывом, наибольшее опустошение видно там, где когда-то стояли удобные красивые софы и низкий кофейный столик. Советник отца стоит на другой стороне комнаты. Вся его фигура покрыта кровью. На испуганном лице видны только большие черные, пылающие гневом глаза.
– А-а-а-а-а! – Сын вождя делает небольшой шаг вперед, но останавливается в беспомощности и хватается за голову. – А-а-а-а-а! – кричит он, не владея собой.
– Не время сейчас отчаиваться!
Семейный ментор пытается остановить истерический припадок. Саиф отворачивается от него и направляется к двери, как если бы хотел выйти из комнаты. Сделав пару глубоких вдохов, он все же возвращается и становится у человеческих останков.
Самоубийца лежит на его отце и по-прежнему одной рукой держит того за плечо. С руки его свисают мусульманские четки, в которых, скорее всего, был детонатор. Саиф отбрасывает их туфлей. Его глазам открывается весь ужас трагедии. От молодого мужчины осталась только верхняя часть туловища.
Сын смотрит на отца. Тот не в таком ужасающем состоянии, но от близости взрыва в его теле тоже большие повреждения.
После осмотра останков любимого отца Саиф становится бледным как полотно, отворачивается, внезапно наклоняется и его выворачивает. Потом становится на колени в остатки переваренной пищи и старается вдохнуть.
– Кто это был? – хрипит он, поворачивая лицо к старому другу, который с грустью наблюдает отчаяние и борьбу мужчины.
– Сын Муаммара, – говорит он шепотом, а собеседник поднимает на него удивленные глаза.
– Как это? Я его не знаю!
– Внебрачный. Твой отец очень хотел жениться на его матери, но та поставила условия.
– Что это значит?
– Хотела быть его единственной женой, а не одной из множества.
– Идиотка! – возмущается он. – Это значит, что отец должен был развестись с моей матерью?
– Он женился на ней только тогда, когда получил отказ от Малики, – без обиняков признается друг семьи.
Саид грозно хмурится. Еще раз, уже с бо́льшим почтением, он смотрит на мертвого незнакомого брата и замечает окровавленный кусок бумаги в его руке. Двумя пальцами он тянется к нему.
– Красивая женщина, ничего не скажу, – кивает он с пониманием, внимательно глядя на фотографию.
– Кроме этого, у нее было много других достоинств. Она умерла.
– Что ж, какая же огромная должна быть ненависть у этого человека, что он поступил таким образом! – признает Саиф, снова кивая, как если бы хорошо понимал поступок самоубийцы.
– Не время бередить раны. Нужно действовать! – Старик подходит к Саифу и кладет ему окровавленную руку на плечо.
– Что? – возмущается сын.
– Думай! Твой отец не может так погибнуть. Он должен стать легендой. Он должен погибнуть как мученик, несправедливо обиженный гнилым Западом и своим одураченным народом!
Мужчина поднимает на него удивленные глаза.
– Власть сейчас, может, и утратим, но нужно мыслить на перспективу. Это новое правительство пастухов и мятежников не протянет долго, у него нет шансов. Когда же оно падет, мы будем поблизости. Народ попросит потомков мученика Муаммара, чтобы они снова заботились о нем и препроводили в светлое будущее. Твой необыкновенный отец не умрет ничтожной смертью, взорванный собственным внебрачным ребенком. Мы никому не доставим такого удовольствия!
Саиф, успокоившись и собравшись, неуверенно встает, вытирает лицо от слез и пота, отряхивает брюки и длинными туннелями направляется к выходу. Снаружи все время стоит специально приготовленный «мерседес», который только названием напоминает этот немецкий автомобиль. Набитая по самую крышу оружием машина рвет с места. За ней – две машины без номеров с охранниками. Они погружаются в темную ночь Триполи, покидают город и направляются в сторону гор Гарьяна. Через два часа они подъезжают к Мизде и останавливаются перед красивой неосвещенной виллой из белого песчаника. Сотрудники органов безопасности в гражданской одежде. Через минуту они вытягивают из виллы пожилого мужчину под семьдесят, двигающегося бодрым шагом. Он одет по-домашнему. У него на голове надетый набекрень тюрбан с одним концом, свисающим на лицо. Видны только его глаза. Охранники грубо впихивают его в автомобиль. Водитель, не ожидая, пока захлопнется дверь, трогается с места.
– Как вы? – Саиф задает классический арабский вопрос вместо приветствия. – Как жена?
Мужчина с трудом сглатывает слюну и таращит глаза во все стороны, как будто ищет пути к бегству.
– Говорят, противоопухолевое лечение в Швейцарии помогло. Гляди-ка, медицина сейчас творит чудеса.
– Спасибо, о господин… – говорит хриплым от страха голосом старик.
– Да, да… – Саиф не дает ему закончить, только нетерпеливо машет рукой. – А как дети? Разбросаны по всему миру, – он сам отвечает на вопрос. – Очень хорошо, очень мудро. Дочери в Лондоне, а единственный сын, говорят, начал работать в какой-то еврейской адвокатской конторе в Нью-Йорке. Ну-ну, мои господа! Вот это счастливчик!
Мужчина сидит выпрямившись и не пытается отвечать. Он уже все знает.
– Пришло время, ja said Мохамед, платить долг. – С этими словами Саиф аль-Ислам Каддафи грубо сдирает с головы мужчины грязный тюрбан. В неверном свете приборной доски и полной луны он видит, как настоящее, лицо отца.
