На лесной опушке схоронили погибших мечников. По словам боярина Изяслава, путь их теперь лежал в рай греческого Бога, поскольку пали они в сражении за благое дело против поганых язычников.
До ладей добрались благополучно и с первыми солнечными лучами ударили вёслами по двинской воде. Мимо Плеши прошли, не останавливаясь, и с городского тына их никто не окликнул. Ну а ближе к вечеру вышли к нужной протоке.
- Если ошибёшься, то лучше бы тебе не рождаться на свет, - оскалил зубы Изяслав на желтоглазого.
По словам служки, Перунов схрон располагался на берегу протоки. Поверху ничего, считай, не видно, все кладовые вросли в землю.
Шли тяжко - протока оказалась мелковатой. Скребли ладьей по илистому дну, и уж когда совсем стало невмоготу - осушили вёсла. Изяслав велел располагаться на ночной привал - глупо шириться потемну в чужих местах.
Кое-как приткнули ладью к берегу, а после сами сыпанули на траву без всякой опаски. И быть может, зря. Не нравилось здесь Изяславу, а почему он и сам бы ответить не смог. Пока мечники суетились вокруг костров, молодой боярин стоял у края зарослей, вслушиваясь в объятый темнотой мир.
- Слышишь? - спросил он у подошедшего Басалая.
Боярин не только не слышал, но и ничего не видел в трёх шагах. Разве что светляки мелькали вдали.
- Какие светляки? - удивился Изяслав. - В било бьют. Вот так же, помнится, стучало Перуново сердце на холме близ Плеши.
Басалай снял с плеча Изяславову руку и даже отодвинулся в сторону. Решил, видимо, что зять тронулся умом.
- Неужели не слышишь?
- Светляки вижу, - раздражённо воскликнул Басалай. - Если это вообще светляки.
- Одесную?
- Нет ошую. И впереди тоже. А звуки, откуда доносятся?
Но Изяслав Басалаю не ответил, а вдруг, резко обернувшись, крикнул расположившимся у костров мечникам:
- Отходите к ладье!
Запоздал со своим предостережением Изяслав. Стрелы сыпанули со всех сторон и от приткнувшейся к берегу ладьи тоже стреляли. Кто успел скинуть бронь, тот смерть принял грудью, а осторожных били в глаз.
- Теперь-то слышишь? - ощерился Изяслав, приседая.
Но Басалай и теперь не слышал, зато видел, как из темноты сыпанули к кострам люди с обнажёнными мечами в руках. К ладье боярин не побежал, шмыгнул в заросли, но и здесь не нашёл спасения. Клацнули у его лица белые волчьи клыки - и всё померкло в глазах киевского боярина, даже светляки погасли.
Глава 16
Сердце Волка
Мечислав проснулся оттого, что кто-то встряхивал его за плечо, и почудился сквозь дрёму знакомый голос, насмешливый, как всегда.
- Вставай, боярин, а то проспишь Даждьбогову колесницу.
- Пересвет?
И долго ещё таращил Мечислав в удивлении глаза на невесть откуда взявшегося в ложнице Белого Волка. И не один был Пересвет, ещё двое в волчьих шкурах стояли у входа. В одном из них Мечислав узнал Летягу, спасённого Вилюгой в Киеве при разорении капища языческих богов.
- Ты как сюда попал? - спросил он наконец у Пересвета.
Но тот лишь молча бросил ему одежду в руки. И тут только заметил Мечислав, что не улыбается Пересвет, а серьёзен, как никогда. И даже холодок вдоль хребта пробежал у молодого воеводы - от страха, что ли?
В горницу входил, уже зная, кого там встретит, а потому и не удивился холодным Ладомировым глазам. Кроме воеводы там сидели ещё двое - щербатый Перунов ближник Бакуня и седобородый волхв, некогда спасённый Мечиславом от радимицких мечей, про которого он знал теперь, что это его отец, бывший киевский боярин Блуд.
- Проспал Плешь, воевода, - хмуро бросил от стола Ладомир.- Это тебе не бабьи подолы стеречь.
Мечислав побурел от обиды на несправедливый упрёк. Никого другого, кроме Ладомира, плешане не пустили бы в город, а потому не так уж и велика вина молодого боярина.
- Ты зачем убил Перуновых волхвов? - ощерился на Мечислава Бакуня. - И капища Ударяющего зачем разорил?
Щербатый говорил неправду – не зорил тех капищ Мечислав. Не успел. Но если бы не опередил его Изяслав, то он свершил бы благое дело своей рукой, хотя, может быть, меньшей кровью. А потому и сказал Мечислав надменно, глядя прямо в узкие глаза ведуна:
- Это было сделано волею Великого князя и во благо истинной веры.
- Я тебя предупреждал, Ладомир, вскармливаешь ты подле себя нашу погибель, - Бакуня зло отставил чарку в сторону.
- Отведи его в поруб, - бросил через плечо воевода Пересвету. - Пусть посидит до вечера.
Вот как довелось встретиться. А Мечислав по иному хотел поговорить с Ладомиром. И там, в далёком Киеве, мнилось, что убедит он его в своей правоте и даже слова тогда находились нужные. Ну не мог же такой умный и справедливый человек не понять и не принять того, что поняли и приняли люди гаже его душой и ущербнее умом. Как же можно держаться за ложных идолов в свете истинной веры? А ныне столкнувшись нос к носу с щербатым Бакуней и упрямой спиной воеводы, понял вдруг Мечислав, что не поймёт Ладомир его слов. И мысль в голове утвердилась одна - враги они ныне с Ладомиром и в будущем тоже враги. Такие как он не меняют своей веры, будь она трижды ложной. Чувство справедливости крепко держит их в заблуждении. А почему так выходит - решать не Мечиславовым умом.
Заперли Мечислава в подклеть. Пересвет подтолкнул его в спину на прощание. Его шёпот дошёл до молодого боярина, когда за спиной уже громыхнули засовы:
- Лаз там, у пола, доски толкни и беги.
Лаз действительно был, и Мечислав знал отсюда дорогу, и вывела бы она его за плешанские стены в заросли на берегу Двины. Но он в тот лаз не полез, а поставил доски на место, да ещё и ногой притопнул. Бежать - значило признать правоту Ладомира и вечное его превосходство. Но сейчас неправ был именно Ладомир, хотя сила оказалась на его стороне. Если не хватило слов Мечиславу, чтобы это доказать, то хоть в действиях он не должен осрамиться. Если муки и смерть это единственный способ настоять на своей правоте, то, значит, так тому и быть. Негоже приверженцу истинного Бога уступать печальникам деревянных идолов.
Поначалу робости не было в сердце Мечислава, а после покачнулось что-то в нём, и страх всё-таки прорезался. Подумалось вдруг, что для матери эта его смерть от рук самых близких ей людей будет страшным ударом, который она не переживет. Любила ли она боярина Блуда, он не знал, но про Ладомира знал точно - любила. Поэтому и боялась за его душу. А теперь выходит, что сам Мечислав толкнёт и Ладомира, и отца своего на страшное дело, которое им никогда не будет прощено. А если уйдёт он сейчас этим лазом, то и греха на них не будет никакого. Может этот указанный Пересветом лаз и есть признание Ладомиром своей неправоты? Ведь если ты твёрдый печальник Перуна, то почему щадишь его недругов?
