Она вырвала у него руку и попятилась. Ветер трепал ей волосы и заставлял жмуриться.
– Оказывается, я тебя совсем не знала! Ты отдаешь меня вождю по имени Стоящая Антилопа, чтобы он подверг меня насилию, а потом обращался как с дочерью? Не проще ли было бы просто меня убить? Я бы предпочла смерть. Может, облегчить тебе задачу и самой уйти из жизни?
Внезапно она выбросила руку, чтобы схватить нож, который он всегда носил на поясе, но он поймал ее за запястье и стиснул, заставив бессильно забиться.
– Ты все еще не понимаешь… – Его голос был так же напряжен, как ее нервы. – Несколько лет назад я стал членом этого отряда команчей. Думаешь, я отдам тебя другому? Если уж кому-то все равно предстоит тебя обидеть, то пусть лучше это буду я.
Она мгновенно перенеслась в прошлое, когда к ней с такой же издевкой обращался голос с ирландским акцентом, прежде чем поставить ей на бедро огненное клеймо и надругаться над ней.
– Не смей!!! – Она чуть не оглохла от собственного визга, от которого у нее затряслась голова. Ей ответил своим гортанным клекотом ястреб, паривший в небе. – Пожалуйста, Доминик! Не надо так, не надо!
Она слышала и чувствовала, как трещит ее одежда. До нее доносились голоса. Она знала, что все происходит на глазах у индейцев. Он притащил ее в индейский лагерь, разбитый рядом с лагерем бледнолицых, где первым ее побуждением было притвориться мертвой. Она не желала знать, что с ней вытворяют!
Но он вернул ее к действительности ударом по лицу.
– Сопротивляйся! Или ты всегда покоряешься насилию?
Она стала остервенело царапаться, кусаться, лягаться. При этом ее не оставляло ощущение, что все это происходит с ней не впервые. Он отвесил ей еще одну пощечину.
– Дикая кобылка! Сколько же потребуется всадников, чтобы тебя объездить?
В конце концов она обессилела от борьбы, совсем как лошадь в загоне. Он взгромоздился на нее, прижав ее раскинутые руки к земле и заткнув поцелуем рот, из которого лились крики ненависти и унижения.
Дальнейшее причинило ей только боль. Ее тело отказалось готовиться, и она чувствовала себя как девственница, лишаемая невинности. Отсутствие кровотечения было с лихвой восполнено побоями.
Все произошло очень быстро. У Марисы кружилась голова, руки и ноги налились свинцом.
«Если кому-то предстоит тебя обидеть, пусть это буду я…» Сделав все в точности так, как обещал, он завернул ее, полуголую и дрожащую, в собственную рубаху. Теперь над ней смогло бы надругаться племя команчей в полном составе – она все равно не смогла бы сопротивляться.
Тем не менее ничего похожего не произошло. Индианки, не знающие сострадания к пленницам, поначалу с любопытством таращились на нее, но потом приняли ее в свою среду, особенно когда она облачилась в одежду из оленьих шкур, подаренную ей несколькими неделями раньше. Впрочем, уже по прошествии нескольких часов Мариса была вынуждена с горечью признать, что ее не столько принимают, сколько терпят. Это слово точнее передавало ее сомнительное положение в племени – то ли пленницы, то ли гостьи, то ли временной дочери – до тех пор, пока не настанет время заломить за нее цену повыше. Зато у нее были собственные кони, что придавало ей уважения в глазах нерменух, ценивших коней выше, чем женщин. То было ее приданое, словно она в действительности была индианкой. Животные были несказанно красивы, особенно ее золотисто-гнедой жеребец Оро, которого объезжал для себя сам Доминик. Теперь Оро принадлежал ей; а ведь какие-то два месяца назад он свободно скакал по прерии и имел богатый выбор робких кобылиц…
Как это понять? Ей не хотелось ломать голову. Проще было смириться с судьбой и попытаться использовать происходящее себе на пользу, как она делала прежде. Ведь теперь она была женщиной Стоящей Антилопы. Он не взял в поход жену, поэтому ей приходилось готовить ему еду, снимать шкуры и освежевывать его добычу. Тому, чего она пока что не знала, ее торопились обучить другие женщины. Не настало ли время пригнуть голову и покориться, а не сопротивляться року? Напрасно она когда-то надеялась на счастье…
«Ты мне больше не нужна! Ты будешь обузой… Почему бы тебе не пораскинуть мозгами и не понять, что это единственно правильный выход?»
Она запомнила каждое его словечко, раздававшееся у нее в голове как удар молота. Если бы она могла забыть все, кроме одного мгновения!.. Но это было невозможно, несмотря на крайнюю усталость. Было ли это игрой воображения, или он действительно прошептал, прежде чем начался тот ужас: «Любимая, я больше не хотел причинять тебе боль…»
В его голосе было не меньше страдания, чем испытывала она сама. Но произнес ли он эти слова на самом деле? Почему он сделал все так стремительно, не дав ей времени подготовиться?
Зато теперь у нее было сколько угодно времени. И днем, когда выдавалась свободная минутка, и бессонными ночами она вспоминала прошлое и дробила свою жизнь на кусочки: послушница, цыганка, невеста, противящаяся замужеству, глупый мотылек… Впрочем, все это казалось лишенным смысла. Она неизменно оставалась узницей рока, кисмет, как называли это мусульмане. Предопределено ли ее будущее? Если да, то как жить дальше? Ведь у нее не осталось ровно ничего, никакой надежды…
Стоящая Антилопа немного говорил по-испански, а она овладела основами языка жестов, заставив его поделиться с ней этой премудростью, когда он вошел однажды в свой наскоро сложенный вигвам, чтобы прилечь. Сначала его злило ее упрямство, потом, когда она не испугалась занесенного над нею кулака, он удивился. Он не привык к женщинам с таким независимым поведением; иногда она проявляла робость и послушание, и он сожалел о своем обещании вернуть ее испанцам, потому что из нее получилась бы хорошая жена, и он уже подумывал, как бы уговорить ее остаться с Народом в роли его жены; но внезапно она превращалась в ведьму.
Она задавала вопросы и осмеливалась требовать ответов! Одновременно ей хватало ума проливать слезы и клятвенно обещать, что она перестанет ему досаждать, узнав правду.
Антилопа уныло признавал, что она владеет «пуха», то есть волшебством. Недаром команчи успели прозвать ее «Женщиной Белого бизона»! Она донимала его наедине, поэтому он согласился частично уступить ей в надежде, что впредь она умерит свое любопытство.
Наполовину на языке жестов, наполовину по-испански он ворчливо поведал ей, по какой причине позволил навязать ее своему маленькому отряду. Сначала он не удержался и похвастался своими подвигами, произведя на нее должное впечатление; после этого, не опасаясь за свое мужское достоинство, поведал остальное.
Испанцы не осмеливались враждовать с Народом. Поэтому нерменух смело приезжали в их крепости, предлагая купить меха и пленных. Но теперь испанцы, именующие себя хозяевами этой земли, забеспокоились из-за слухов о происках американцев, их шпионах и передовом отряде предстоящего нашествия. Доминик со своими людьми почерпнул эти сведения у торговца-американца в Накодочесе, а также узнал о слухах, доползших из Луизианы. Предупрежденный о рейде отряд занял позицию в дельте рек Бразос и Рио-Бланко.
