смотрит на меня испытующе:
— Однажды ты пытался, но твоя шапка упала обратно на землю.
— Но сейчас она улетит, я уверен, и останется в небе!
— Попробуй, я буду только рада.
Я подбросил свою кепчонку изо всех сил и не успел глазом моргнуть, как она ракетой взвилась в небо и застыла там мерцающей звездочкой.
И тут я услышал плач. Гванца плакала громко, навзрыд, обеими руками утирая слезы.
— Гванца, что с тобой?! Почему ты плачешь!..
— Знаешь… Знаешь, что я скажу детям, когда они придут в мой дворец на экскурсию? Я скажу, что эта шапка принадлежит человеку, которого я любила, очень любила… и сейчас люблю…
— Гванца! — я не мог собраться с мыслями и только повторял ее имя, как попугай. — Гванца, послушай! Ну, посмотри мне в глаза. — Она подняла на меня свои грустные, мокрые от слез глаза, и я совсем растерялся. — Гванца, понимаешь, ты — идеал, недоступное божество, я не решался… Я боялся, что ты прогонишь меня, засмеешь…
Кажется, она перестала плакать, вздохнула прерывисто и повторила:
— Я им скажу, что это шапка человека, которого я любила.
— Да, да. Сегодня. Приходите непременно. Мы вас ждем. Что ты сказала? Внезапно? Да… Так получилось.
Я просыпаюсь. Наи говорит по телефону.
После свадьбы мы еще дня два никак не могли встать из-за стола. Наконец, в воскресенье Наи и Мелита взбунтовались: ведите нас в театр, в кино, куда-нибудь! Но ни в театр, ни в кино мы не попали.
— Тогда пошли в ресторан, — сказала Мелита, — а то вы все без нас ходите.
Мы с Тазо долго «отнекивались», но в конце концов оказались в ресторане.
И вот золотым тбилисским вечером мы идем по Университетской улице, взявшись за руки.
— Как дела, Заал? — подмигивает мне Тазо. — Как тебе нравится семейная жизнь?
— Заал, может, съездим на море? — улыбается Мелита.
— Тебе не холодно, Наи? — спрашиваю заботливо.
Мимоходом заглядываем в магазин, где продают телевизоры. Мы с Тазо вспоминаем, что сегодня интересная игра, и, к неудовольствию наших спутниц, торчим возле экрана до конца тайма. (Правда, они тоже потом увлеклись и болели не меньше нашего.)
Выходим из магазина и шествуем дальше по улице, освещенной поздними закатными лучами. Лето.
— Позвольте узнать, уважаемый юрист, — кривляется подвыпивший Тазо, — исправили ли вы допущенные следствием ошибки?
Я отвечаю ему вполне серьезно:
— Знаешь, Тазо, почему люди усомнились в существовании бога? Потому что он никогда не делал ошибок.
— Ты мне лучше скажи, как Иродион Менабде поживает?..
— Я говорил тебе, что он своего заместителя выгораживал? Мы выяснили, почему он это делал. Однажды этот самый заместитель записал на магнитофон вечеринку, на которой Менабде какой-то анекдот рассказал. Когда раскрылась махинация с машинами, он пригрозил Иродиону: если не возьмешь всю вину на себя, я эту пленку куда следует доставлю. Иродиону со страху стало плохо. Вызвали «скорую». Он, по обыкновению, на глазах у врачей стал распухать, даже пуговица на воротничке отскочила… Сигареты есть?
Тазо пошарил по карманам и двинулся к гастроному.
— Что вам купить, девушки? — галантно осведомился я.
— Шоколад, — заявила Мелита.
— И тебе тоже, Наи?
Она кивнула.
Мы подошли к прилавку. Продавца не оказалось на месте.
Я, недолго думая, зашел за прилавок и встал на место продавца.
— Выходи сейчас же, а не то тебе достанется, — зашептала Мелита, но я уже вошел в роль.
— Не угодно ли торт, абсолютно свеженький, только что привезли! Советую вам взять.
Вдруг я заметил двух мальчуганов лет девяти-десяти, которые, таинственно перешептываясь, считали на ладошках мелочь. Наконец, один из них подошел к прилавку и попросил сто граммов конфет. Я почему-то сразу вспомнил Паату с его машиной, нагруженной новогодними конфетами. Как скоро я забыл о нем, поглощенный своим счастьем!.
Я насыпал в кулек конфет, которые мне показались самыми лучшими, и протянул мальчонке.
— Что я вижу? — изумился я, когда он высыпал на прилавок мелочь. — Разве ты не знаешь, что сегодня, по распоряжению директора, мы все выдаем бесплатно? Нет, дружок, забирай свои деньги и верни их маме.
Краем глаза я заметил, что в дверях, ведущих, очевидно, на склад показался изумленный продавец.
Не менее изумленный мальчик, забыв даже поблагодарить меня, отошел к своему приятелю, и они оба наблюдали, что же будет дальше.
К прилавку подошел пожилой раздражительный мужчина в шляпе.
— Яблочного торта, конечно, нету? — сварливо справился он.
— Яблочный торт есть? — крикнул я продавцу.
Он только кивнул, вытаращив глаза.
— Несвежий? — не успокаивался покупатель.
— Абсолютно свежий. — Я лихо прикрыл торт крышкой.
— Сколько я должен?
— Сколько? — крикнул я продавцу.
— Двадцать рублей, десять копеек.
— Вы что, новенький? — спросил покупатель.
— Нет. Я был в отпуске.
Он протянул мне деньги, и я чуть было не взял их, но вовремя вспомнил о мальчуганах, которые еще не успели уйти.
— Возьмите свои деньги, гражданин, — сказал я вполне официально, — сегодня мы все раздаем бесплатно, по распоряжению директора.
Продавец молчал. Я поглядел на ребятишек и понял, что убедил их окончательно.
— Слушай, ты из отпуска вернулся или… — нервный покупатель не договорил, но я понял, что он хотел сказать: «или из сумасшедшего дома».
Я улыбнулся и повторил:
— Сегодня все бесплатно. Не верите, — спросите у этих товарищей, — я указал на ребят, и они радостно закивали в подтверждение моих слов.
— Вы напрасно думаете, что я не возьму этот торт, — рассердился мужчина в шляпе, направляясь к выходу. — Расплачивайтесь сами за свои шуточки.
Мальчики последовали за ним. и я вышел из-за прилавка.
— Один торт, два шоколада, полкило конфет, — доложил я продавцу и, расплатившись, присоединился к Тазо, Наи и Мелите.
— Заходите почаще! — крикнул мне вслед продавец.
— Ты что, свихнулся! — накинулась на меня Мелита.
— По-моему, сошел с ума, вот и полез за прилавок, — бесстрастно констатировал Тазо. — Раз и навсегда.
— Было бы достаточно одного раза, зачем же навсегда! — пошутила Мелита.
— Недостаточно! — я почему-то разволновался. — Недостаточно! Не кажется ли вам, что мы слишком рассудочно живем и слишком разумно поступаем?
Мы шли еще долго, бесцельно и медленно, пока со стадиона не хлынула толпа, и нам пришлось повернуть, потому что идти против общего движения было невозможно. Улица наполнилась голосами, смехом, гулом, и среди этого многолюдья я снова вспомнил Паату. Неужели он не выживет? Не выскользнет из цепких рук смерти? Если верить моей бабушке, то это зависит от меня и Наи, Тазо и Мелиты, от всех этих горячо спорящих и жестикулирующих людей.
Не знаю. Но если верить тому, что даже самая безобидная мысль не исчезает бесследно,
