послышалось щебетание птиц совсем рядом, жужжание шмелей и шелест листьев на деревьях.
– Ра-а-аф! – прокричал он опять. Никто не ответил. Тогда он повернулся, рассматривая всё то, что окружало его. И от увиденного по телу его снова пробежался холод. Той стены, которая выходила на западную часть острова, частично не было. Часть бревен была выбита, часть разбита в гнилую труху. Сквозь эту брешь он видел деревья с шелестевшими листьями, видел какую-то маленькую лесную птицу, которая сидела на одной из веток и внимательно рассматривала его, будто и для нее вся эта сцена была в диковинку. Потом он увидел следы крови на полу, на стене, окровавленные куски плоти и одежды на бревнах. Какой-то слепень залетел внутрь и сел ему прямо на лоб. Он ударил себя по лбу, но слепня там уже не было. Потом к нему вернулось обоняние, запах дыма, сквозь который пробирался запах несвежей мочи и трупного смрада. Что-то забурлило в животе, что-то начало подниматься вверх, дикое желание блевать, причем блевать так чтобы вылезло всё, что скопилось там с того самого момента, как он, открыв дверь в кладовку, увидел там в первый раз разлагающееся тело своего брата.
– Что здесь произошло? – проговорил он тихо. В этот раз он уже мог слышать свой голос. Ноги его медленно побрели по гостиной в сторону выхода. Там был полнейший хаос. Всё было разбито, всё было перевернуто. Кресла, стулья, стол, всё было разбросано по всей комнате и выглядело так, как будто совсем недавно здесь была тусовка каких-то пьяных подростков, разгромивших этот дом в пух и прах. Но он вспомнил хлопок и картина произошедшего выстроилась в его сознании в ясную и отчетливую линию. Взрыв! Вот что здесь произошло! Под ногами хрустели фрагменты битой посуды и бутылок, несколько раз он наступал на что-то мягкое, похожее по ощущениям на дерьмо и нога его автоматически, с какой-то брезгливостью, отдергивалась прочь. Вот он споткнулся обо что-то, что так же было мягким, но почему-то шевелилось. Он посмотрел вниз и вздрогнул. На полу, в луже кровяного месива, лежало тело какого-то еще живого человека. Он протягивал к нему свою обезображенную руку, второй у него не было, как не было и обеих ног. Александр отвернулся в сторону, он видел его первый раз и думать о спасении других, когда на кону стояла жизнь своих, у него не было ни малейшего желания. Наконец он добрался до двери на улицу и слабо толкнул ее. В лицо пахнул воздух без примесей гари и дерьма, и он собирался сделать шаг вперед, на крыльцо и на лестницу, но сзади кто-то громко всхлипнул и он развернулся.
– Диана? – он увидел свою дочь, которая только что вышла с той стороны, откуда минутой назад вышел и он. Ее руки и ноги были развязаны, рот больше не был закрыт липкой лентой. – Диана, с тобой всё в порядке?! – крикнул он и почти сразу бросился к ней, но в этом момент он заметил какую-то тень, которая ползла по полу. Самого источника этой тени он пока еще не видел, но страшная догадка того, что это была за тень заставила его замедлиться.
– Пап! – сквозь плачь проихрипела Диана и сделала еще один шаг в его сторону. Точно такое же движение сделала и тень, и тут он заметил то, что эту тень бросало – медленно выплывшую из-за угла фигуру Андрея.
Александр остановился. Он увидел, как сверкнул в руках Андрея прежний острый топор.
– П-а-а-п! – промычала Диана всё тем же жалостливым голосом, только в этот раз протягивая к нему обе руки. Она не смогла проговорить ничего больше, все ее слова глушились вылетавшим откуда-то из глубины ее груди рыданием, которое становилось только громче по мере того, как за спиной ее хрустели по битому стеклу шаги ее нового молодого человека.
– Всё будет хорошо! Всё… будет… хорошо! – несколько раз повторил Александр, но в этот раз, смотря на всё это кровавое месиво под ногами, он уже ясно понимал, что хорошего не будет больше ничего.
– Па-а-а-п, он тут! Помоги мне… пожа-а-а-луйста!
Александр вытянул вперед правую руку, таким жестом, видимо, прося Андрея успокоиться и опустить топор. Но хуже всего было то, что Андрей и так был спокоен. Среди всего этого хаоса, среди трупов, разорванных кусков плоти и крови, среди плача Дианы и Александра, который стоял у выхода и неловким жестом дрожащей руки пытался до него что-то донести, лицо Андрея, казалось, было верхом спокойствия и умиротворения. Он не плакал, не трясся, не орал, не бубнил себе ничего под нос. Его движения были плавными. Кошачьей походкой, совершенно спокойно, он сделал круг вокруг Дианы и снова остановился за ней. Дикое предчувствие того, что будет дальше, заставило ее рвануться вперед, но сильная рука Андрея поймала ее за волосы и грубым рывком вернула назад, на свое прежнее место.
– Отпусти ее, скотина! – завопил не своим голосом Александр. – А то я тебя сейчас… – но он не докончил, он не знал, как докончить, ведь это были лишь слова, лишь бессмысленные колебания воздуха его голосовыми связками. Он не сделал и шага в сторону Дианы, чтобы хоть как-то помочь ей. Инстинкт самосохранения, работавший на самом низшем биологическом уровне, блокировал теперь почти все его смелые инициативы.
На лице же Андрея была улыбка. Казалось, ощущение того, что он был дирижером всего этого действия, давало ему нескончаемую массу удовольствия. Он вытянул вперед обе руки с крепко сжатым в них топором и пристроил острое лезвие к шее Дианы. Она вздрогнула лишь только металл коснулся ее кожи и начала просить о чем-то сквозь слезы, но ее слова уже невозможно было разобрать.
– Слушай, друг, отпусти ее, а?! Христом богом тебя прошу, отпусти! – взмолился Александр. – Катю бери, другую, которая внизу! Нас отпусти только, меня, ее и детей! А насчет денег… всё тебе отдам… Всё до копейки, всё твоим будет, ей богу будет, друг! Сам уеду за границу, не увидишь меня больше никогда, буду жить бомжом, жрать дерьмо буду с неграми последними под мостами, детей буду с собой таскать, ее будут таскать, милостыню до конца дней своих просить будем, – он ткнул пальцем в Диану, – ее только пощади, друг, отпусти ее и… и нас тоже отпусти, ладно, а?
Андрей молча отвел топор от шеи Дианы, и он опустился на вытянутой вдоль бедра руке.
– Так-то… вот так-то, друг… – продолжал Александр, – ты мне скажи, как мне отдать деньги, с собой у меня их,
