«А теперь, Горбатый!». Другой «обоСреватель», отбивавший «дробушки» своими далекими от совершенства ногами даже не в первой линии ансамбля народного танца, посетив мою репетицию, взял на себя смелость объяснять, как надо исполнять хореографию Пети. Цирк да и только!
Но премьера «Собора Парижской Богоматери» прошла на ура. Ролан остался очень доволен, вышел на сцену и демонстративно поцеловал меня, единственного. Что, естественно, сразу было занесено в «происки Цискаридзе».
87
Все эти вопли пролетели мимо моих ушей. Оттанцевав премьерный блок, как того хотел Пети, я сразу сел в поезд и уехал в Петербург, чтобы в рамках фестиваля балета «Мариинский» исполнить роль Солора в «Баядерке» С. Вихарева, которую мне не удалось станцевать летом.
Поскольку Солор, как известно, в балете М. И. Петипа был персонажем мимическим, а у Вихарева, якобы возобновившего эту старинную хореографию, он вовсю затанцевал, мне надо было попробовать свои выходы на сцене с декорациями.
В общем, Мариинский театр себе не изменил. Пришлось ходить, просить всех и каждого, чтобы мне дали сцену. В итоге – дали: «Коля, тебя любят наши рабочие. Они не уберут декорацию после спектакля, так что твоя репетиция в 23:30. Пожалуйста, приходи, репетируй сколько хочешь! Железный занавес тоже будет открыт».
В итоге прихожу на сцену с моим репетитором Ю. Фатеевым и нашим концертмейстером. Такой поздней репетиции в моей жизни не бывало. Но в Мариинском театре любили поставить меня в неудобные условия, такие, чтобы было нескучно. А на самом деле получилось очень любопытно.
Мариинский театр к полуночи резко обезлюдел и зажил своей таинственной жизнью: было слышно, как он дышит, то и дело раздавались то тут, то там какие-то звуки, скрипы, шорохи, наверняка там и привидения водятся. Отрепетировали, пока я переоделся, все ушли, выключили даже дежурный свет. Иду на выход через сцену с видом на зрительный зал – я такой красоты не видел никогда – абсолютно пустой, роскошный театр со звенящим звуком.
А на дворе конец февраля, снег почти растаял, начались туманы. В Коломне питерской, где Мариинский театр стоит, и днем-то не очень много людей ходило. А тут глубокая ночь, вообще ни души. Выхожу, а туман густой как молоко. Соседних зданий нет. Консерватория, что напротив, тоже пропала. Красиво и очень страшно, потому что ходить по улицам тогда было небезопасно. Ни людей, ни машин, полная тишина. Держась рукой, как слепой, за театральный фасад, ощупью добравшись до главного входа, я замер: на небе, в проеме между облаками, только золотой крест Никольского собора, над которым висела луна. Ничего вокруг, сплошная молочная пелена, виден только крест. Луна его освещает, как будто она – фонарь. Не знаю, как я добрался до храма, но до дома Бенуа ни одной лампы на улице не горело. В какой-то момент я почувствовал себя Альбертом в «Жизели», который идет по лесу к могиле Жизели.
«Баядерка» прошла очень прилично. Вихарев вдруг вызвался меня до дома проводить: «Мне надо с тобой поговорить». Идем, Сергей мне: «Коля, прекрати танцевать на коленях». Он был прав. Видимо, у меня уже связок на левом колене не было. Я не чувствовал, но со стороны могли видеть, что я как-то не так приземляюсь. Я покивал, покивал. Ну а куда денешься, когда такая нагрузка, Германн и Квазимодо – вообще все на коленях. Вернулся я в Москву, пошли «Пиковые дамы» одна за другой. Ничего не болит, зачем врачу показываться?
Тут меня подловил В. Я. Вульф: «Коля, хочу сделать про тебя программу у себя в „Серебряном шаре“». А это было раннее утро, понедельник, в Большом театре выходной. Над моей головой, над кроватью, висел спикерфон – такая разновидность телефона, по которому можно разговаривать не снимая трубки, достаточно нажать кнопку. Я спросонья ничего более умного не нашелся сказать, как: «Виталий Яковлевич, я же еще жив». Он же в своей программе, которая сначала шла по Первому каналу, о великих артистах, уже ушедших на тот свет, рассказывал. А мне и тридцати лет не исполнилось. Мы с ним посмеялись. «Серебряный шар» обо мне вышел практически через месяц, в день премьеры «Юноши и Смерти». Я тогда в Токио много факсов с поздравлениями получал. Прямо из гримерки звонил В. Я. Вульфу и руководителю Первого канала К. Л. Эрнсту, благодарил их. Но не буду забегать вперед…
11 и 12 марта мы должны были танцевать «Пиковую даму» в Мариинском театре по линии «Золотой маски». Поехал я туда на сутки раньше, чтобы выспаться перед спектаклями, потому что два дня подряд «Пиковая» – это очень большая нагрузка. Выйдя из поезда, понял, что умираю. У меня такие ситуации не раз случались перед какими-то важными событиями, как по закону подлости. Не мог ни сесть, ни лечь, температура под сорок. Сутки я провел в полусознательном состоянии, два дня не ел. Пришел доктор, сделал какие-то уколы. Худобы я был такой, что смотреть на те фотографии и теперь страшно: одни глаза на лице, впалые щеки, нет даже намека на то, что у меня есть тело. Кости бедер торчали так, что, казалось, можно об них уколоться.
Не знаю, как мне удалось подняться, но я станцевал оба спектакля. Ни Товстоногова, ни Лебедева уже не было в живых, но все остальные «великие» были: З. Шарко, К. Лавров, А. Фрейндлих, О. Басилашвили – в общем, все-все-все. Плюс еще там присутствовала комиссия, которая нас с И. Лиепой просматривала на номинацию в «Золотой маске».
88
В таком полуживом состоянии я сел в самолет и улетел в Японию. Там меня ждал Р. Пети. Готовилась премьера спектакля, который сами авторы в 1946 году назвали мимодрамой – «Юноша и Смерть» в труппе «Асами Маки-балет».
Я тогда провел в Токио больше месяца. Причем на одном месте, что для меня, привыкшего на гастролях колесить по всей стране, было наслаждением. Мы с Роланом жили в очень дорогом отеле, рядом с мэрией Токио. В то время произошло какое-то обострение отношений между Японией и США. Завтракая, Ролан важно заметил: «Если город будут бомбить, первым делом будут бомбить именно сюда» – и указал на здание мэрии, стоявшее от нашего отеля в непосредственной близости. Эта мысль его почему-то очень бодрила.
Станцевать балет «Юноша и Смерть» я и мечтать не мог. Первый раз увидел его в художественном фильме «Белые ночи» с М. Барышниковым на уроке истории балета в МАХУ. Какой красавец в нем Барышников! Кино – не театр, там роста танцовщика не видно, зато крупные планы – с ума можно сойти.
…Как-то в Москве после премьеры «Пиковой дамы» мы с Роланом и Илзе сидели в ресторане. Илзе попросила Пети, чтобы мы с ней в паре станцевали «Юношу и Смерть». На что Ролан, со свойственной ему хамовитостью, когда
