пальцами. Отрубленная голова не станет кусаться, если поднесешь к челюстям палец. И безголовое тело так легко отпихнуть с дороги и разрубить пополам, после чего обрубки действительно уже умирают навсегда. Но как найти силы видеть этих живых мертвецов, видеть не только мужчин, но и женщин, а среди них даже подростков и почти детей? Как их-то рубить на куски?
И они отступали. Медленно, шаг за шагом, отступали, оставляя на снегу своих убитых, задавленных, растерзанных, вырванных из строя скрюченными руками мертвецов. Так была убита большая часть лучников, так медленно таяла пехота.
Бой – бойня – мог продолжаться долго. Мертвецы не устают. Утыканные стрелами, они продолжают двигаться вперед. Насаживаясь на копья и мечи, они не сомневаются и не колеблются. До последнего двигаются все так же размеренно и неотвратимо. А за их спинами… за их спинами встает нечто, пока еще не видимое, но осязаемое.
Чужая магия. И вот ей-то противопоставить людям было нечего.
За спиной ощущалось волнение. Адъютанты, пажи, оруженосцы – все ждали его слов. А что он мог сделать? Что он мог противопоставить магии?
- Конницу… пора…
Кто-то из адъютантов сорвался с места.
- Отец! – звонкий мальчишеский голос мог принадлежать только одному человеку. – Позволь мне…
- Нет.
Всадник уже скатился с холма. Уже умчался в ложбину, где стояли конники. Прошла томительная минута… другая… Потом коротко взыграло сразу несколько рожков, и, взметая снег, стена всадников вылетела из-за склона холма, чтобы ударить в бок сражающимся. Второе крыло отстало ненамного – там сквозь стук, топот, храп и хруст услышали рожки и подхватили призыв.
Две конные лавы, как две волны, взметнулись, разворачиваясь, кинулись в бой.
В первые несколько минут казалось, что победа будет на стороне людей – передние всадники успели на скаку метнуть копья, кто-то насадил на свое мертвецов, стряхивая их на снег, но потом пришла магия.
Анджелин почувствовал ее позже тех людей, что были там, внизу. Первыми ее ощутили кони. Страх сковал лошадей. Они словно взбесились. Так хорошо начавшаяся атака захлебнулась, когда кони внезапно перестали повиноваться седокам. Это были отлично вышколенные рыцарские боевые кони, приученные ступать по трупам и не обращать внимание на стрелы, копья, кровь и шум. Многие из них умели сражаться, кусая и лягая коней противника, но противопоставить чарам им было нечего.
И кони первыми ощутили на себе ударную волну магии. Страх лишил лошадей воли, вывел из повиновения людям. Не слушаясь команд, кони визжали, храпели, ржали, вставая на дыбы и сбрасывая людей. Те, кого успевали коснуться полуразложившиеся руки мертвецов, бесновались, скидывая седоков и рвались прочь, а порой и набрасывались на тех, кто был рядом, сцепляясь с ними в безумной битве. Остальные просто упрямились, вставали на дыбы и отказывались идти в атаку. Стройные ряды смешались. Суматохи стало больше, когда часть коней буквально налетели на пехотинцев, топча людей. Глухой стук мечей и топоров смешался с криками раненых и умирающих. Мертвецы двигались и действовали молча. И их все прибывало. Скоро равнина на той стороне уже почти кишела ими. А за их спинами, пока еще плохо видные, двигались и живые. Люди, которым останется одна забота – добить тех, кого не прикончили их зловещие союзники.
- Граф! Господин граф, надо что-то делать! Мы же не можем…
- Да, - кивнул Анджелин. – Мы не можем…
«Не можем» - что? Победить? Он понял это. Отступить? Да, это они могли, но какой ценой! Спасти людей?
- Все назад. Отступаем.
Герольд выскочил вперед, поднес к губам рожок, заиграл. В обе стороны под звуки команды поскакали два адъютанта. При самом графе осталось только четверо – двое пажей, бледные до зелени мальчишки, сын Святомир…
И Родольф Беркана.
Юноша смотрел на графа горящими глазами. И Анджелин отвернулся, не в силах выносить этот взгляд.
- Как же так? – достиг его ушей юношеский шепот. – Неужели мы отступим? После всего…
- Мы не можем сражаться с… с этой силой, - прошептал Анджелин. – Ты это видишь? Вы оба это видите?
Святомир молчал. Его лицо было красноречивее всяких слов.
- Но неужели мы сдадимся? – не замолкал Родольф. – Неужели все напрасно и победа за ними? Неужели…
Анджелин промолчал.
- Труби отступление, - бросил герольду и натянул поводья, разворачивая коня.
Там, внизу, на равнине, у излучины реки, бой постепенно превращался в бойню. Конница смешалась окончательно. Остатки пехоты разбегались в разные стороны. Сражались только те, кому некуда было отступать – слишком крутые были склоны, слишком глубок был снег. Слишком…
- Нет! – отчаянный крик заставил Анджелина обернуться. Родольф привстал на стременах и показывал рукой куда-то вперед и вниз. – Смотрите! Там! Мы же можем еще победить! Вон там! Разве вы не видите? Граф! Взгляните!
И столько силы и уверенности было в его голосе, что Анджелин Мас снова поднялся на холм.
- Вон там! Вы посмотрите! Чуть левее! – Родольф горячился сам и горячил коня. – Ниже по течению… где камыши…
Анджелин проследил взглядом за его рукой – и кивнул. Да, это был шанс. Шанс не только спасти остатки армии, но и нанести врагу серьезный урон. Он усмехнулся, подумав, что Згаш сразу бы нашел это слабое место в обороне противника и не преминул им воспользоваться. Впрочем, Родольф его сын. И он, кажется, обучался в Институте некромагии?..
- Ты уверен? – только и спросил он.
- Конечно, - лицо юноши осветилось улыбкой. – Мертвецы не могут плавать! А там наверняка омут… и течение…
- Тогда вперед!
Вырвав у герольда рог, Родольф торопливо продудел в него пару нот и поскакал вниз. Привстав на стременах, Анджелин следил за юношей. Вот он чуть придержал коня, снова продудел несколько нот, вот закричал, размахивая рукой и привлекая к себе внимание. Вот развернул коня и направил его к берегу замерзшей реки…
- Отец, - раздался голос сына, - один он не справится.
- Что ты предлагаешь?
- Задержать их немного. У нас ведь есть небольшой резерв, не так ли?
- Под командованием его высочества Богумира?
- Так точно.
Анджелин усмехнулся. Резерв только и имел название, что резерв – на самом деле это была рота личных телохранителей принца, которых придала сыну Ханна Данская. Они держались наособицу, даже разбивали лагерь отдельно. И тем более не повиновались никому,
