выйти на связь… Но Ваня сказал, что за тобой пришли родители и увели прочь. Я не знала, имею ли право вас тревожить!
Они смотрят друг другу в глаза. Пристально. Неотрывно.
И молчат так многозначительно…
Обычно в кино после этого следует страстный поцелуй, и я, чёрт, на полном серьёзе убью себя прямо здесь и сейчас, если это произойдёт!
— Да, да! — энергично кивает Лия, хотя никто так и не произносит ничего вслух. Только обходя их и вставая наконец так, что мне видно оба лица, я понимаю, что её слова уже не относятся к тому, что я слышал. — Нет больше никакой иллюзии, скрывающей корни моей прабабушки. Теперь я — это на все сто процентов я. Ну, если не считать того, что раз в несколько месяцев мне всё ещё нужно подкрашивать волосы. Мой натуральный цвет, увы, не такой золотистый…
Слава смеётся. Её глаза блестят. Интересно, со стороны все счастливые выглядят именно так: глупо, беззаботно… одновременно и как идиоты, и как те, кто только что познал саму священную суть?
— Я знала, что ты слишком идеальна, а так не бывает!
Они снова обнимаются. Мне стоит ревновать, или это нормально? И вообще, почему я до сих пор стою тут и хрущу цветочной обёрткой?
— Что с твоей ногой?
Нет, серьёзно, как какой-то извращенец из фильмов про педофилов. В комнату пойти, что ли?
— Я теперь химера.
Что за дурацкое выражение? Я Славе, вроде, раз двести уже сказал, что она не имеет ничего общего с творениями Христофа, а она всё туда же. Будто… нет, конечно, глупо, но будто ей даже нравится это сравнение.
— Кто-кто?
— Забудь. Считай, просто старая военная травма.
Я отвлекаюсь, когда на лестнице появляется Полина. Идёт по своим делам. Проходит мимо Славы и Лии, приветствует вторую, поздравляет с возвращением. А когда меня замечает, улыбка сразу гаснет.
Мы расстались приятелями, но такую дружбу, на самом-то деле, и врагу не пожелаешь. Мы не ненавидим друг друга, но то, что между нами происходит, даже хуже ненависти. Тотальный дискомфорт. Игра на публику. Ощущение, будто тебя сажают в аквариум со змеями и предлагают представить вокруг морские волны вместо извивающихся под ногами холодных скользких тел.
Секунду Полина смотрит на меня. Затем возвращает улыбку обратно и коротко кивает. Я отвечаю тем же.
Идеальные, блин, претенденты на какую-нибудь престижную актёрскую премию.
— А ты чего обратно веник-то припёр? — вдруг спрашивает Слава.
Я опускаю глаза на измятые цветы.
— Забыл подарить, — оправдываюсь я.
Частично — правда. Только не забыл, а не хотел.
Мне они всё равно без надобности, поэтому просовываю между Славой и Лией и легко бросаю букет последней в грудь.
— Тебе. С возвращением.
— М-м, спасибо, обойдусь, — брезгливо морщась, говорит Лия.
Слава коротко хмыкает. У меня нет настроения пререкаться, поэтому я бросаю букет прямо на коврик у входной двери.
— Ну и плевать.
Иду к лестнице. Слава окликает, спрашивает, какая муха меня укусила. А я не отвечаю, чтобы не ляпнуть лишнего.
За мной, разумеется, никто не идёт. Я жду и пока плетусь в комнату «Альфы», и даже когда падаю лицом в подушку, оставляя при этом дверь слегка приоткрытой, чтобы услышать кряхтение человека, пытающегося справиться с подъёмом по ступенькам с тростью, и помочь ему.
Но из коридора только чужие голоса доносятся.
Каким же жалким ты стал, Прохоров. Предел предела. Осталось только разреветься.
— Ты рано вернулся! — раздаётся голос Марка где-то в стенах комнаты.
Я переворачиваюсь на живот. Марк выходит из ванной комнаты, и наша общая быстро наполняется тёплым влажным воздухом. Чтобы оставить его внутри, Марк подлетает к входной двери и закрывает её, легко толкая бедром.
— А ты уже спать собрался, что ли? — спрашиваю я.
— Работал в оранжерее, — объясняет Марк.
Этого достаточно, чтобы мне больше вопросов не задавать. Миротворцы после таких работ всегда приходят по самые уши в земле.
— Значит, с Алесей не сложилось?
Ага. Предсказуемо, конечно, было, что этой темы будет не избежать, но не так же сразу с места — в карьер.
— Не-а.
— Она тебе не понравилась?
— Не знаю. Вроде, нормальная.
— А что не так тогда?
Провожу руками по лицу. Почему всё всегда должно быть так сложно?
— Ты, может, Полину ещё любишь?
Только этого не хватало! И ведь знает же сам прекрасно, что это не так, а всё равно спрашивает!
— Не беси меня, — прошу я.
— Извини.
Марк садится на свою кровать в одних трусах, так и не одевшись. Глядит на меня, потом в окно, за которым уже ничего, кроме светлых пятен одиноких фонарей, не видно. Думает о чём-то.
Ничем хорошим это для меня точно не кончится.
Нужно было выбросить Лию у штаба, а самому поехать домой, как и хотел изначально.
— Я просто переживаю за тебя, — продолжает Марк.
Удержать усталый вздох — выше моих сил.
— Завязывай.
— Не могу. Что-то с тобой не так, только я понять не могу, что…
Удивительно: как тот, кто влюбляется буквально по щелчку, не может разглядеть подобные чувства в своём лучшем друге? Или я маскируюсь хорошо? Может поэтому Слава этого и не видит?
— Тебя, кстати, Ваня искал, — уже повеселев, сообщает Марк. — Просил, чтобы ты заскочил в лабораторию, когда вернёшься.
— Отлично.
Любой повод избегать разговоров в стиле переливания из пустого в порожнее — как тонущему спасательный круг. Поэтому сразу подскакиваю на ноги и ретируюсь из комнаты. Переодеться бы ещё, конечно. Сменить наконец рубашку и бабочку на что-то более стильное и комфортное.
Решаю заняться этим позже: по одной проблеме за раз. Пока главное — избежать Марковых расспросов.
Всё равно у него на это ещё целая бессонная ночь будет.
Ваню, как Марк и говорил, нахожу в лаборатории, где как обычно воняет так, что глаза на лоб лезут. Не представляю, как здесь вообще работать можно, тем более головой. А тем более будучи оборотнем, с их-то нюхом.
Но вот он Филонов — министр пробирок в федерации занудства, — стоит себе, сгорбившись, посреди этого химического хаоса и что-то меряет на весах.
— Искал? — спрашиваю.
Тихонько подхожу ближе. Выгадываю момент, когда Ваня подносит ложку, с горкой наполненную каким-то порошком, к чаше весов, и с силой хлопаю его по плечу.
Порошок просыпается мимо цели. Самые мелкие частички поднимаются в воздух, забиваются в нос, оседают на одежде. Ваня яростно скрипит зубами, пытаясь сдержать поток брани.
Я смеюсь. Затем несколько раз чихаю, но радоваться своей проделке не перестаю.
— Да, — сообщает Ваня. — Уже, правда, жалею об этом.
Он снимает защитные очки
