— А ты… разве тебе она безразлична?
— Нет, конечно, — сказал Леонардо. — С какой стати ты спрашиваешь об этом? Хочешь попросить ее руки?
Сандро залился краской: шутка да Винчи попала в цель, он, Боттичелли, и впрямь влюбился в Гутне.
— Твоего друга Мирандолы здесь нет, — продолжал Леонардо, — и некому будет устроить тебе изгнание фантома. Так что я был бы осторожен со своими страстями.
— Мне жаль, что так случилось с Айше, — сказал Сандро. Он говорил это, глядя прямо перед собой, чтобы скрыть охватившую его неловкость. Когда Леонардо не ответил, он продолжал: — Я не знал, что ты любил ее.
— Так ты теперь умеешь читать в чужих душах, Пузырек?
— В твоей — умею.
Леонардо вновь улыбнулся.
— А, тогда ты наверняка знал, что калиф разрубит этого турка пополам. Поэтому ты отшатнулся и едва не свалился без чувств?
Он опять попал в цель: Сандро покраснел еще пуще и перекрестился.
— Леонардо, я…
— Значит, ты читал в моей душе, когда сказал Бенедетто, что я убил Зороастро? — продолжал да Винчи.
Сандро помолчал немного и сказал:
— Да, я говорил ему так, и я ошибался.
— Ошибался?
— Когда ты отошел, я подумал… — Сандро говорил, тщательно взвешивая слова, явно неуверенный в себе. — Я тысячу раз перебирал в мыслях эти минуты, Леонардо. Я рассердился, когда ты отвернулся от него, и гнев ослепил меня. Я напрасно обвинял тебя.
— Возможно, ты был прав, — сказал Леонардо. — Я тоже много думал над тем, что произошло. Быть может, я все же убил его.
— Нет, — сказал Сандро, — не убил.
— Что же ты не подошел ко мне раньше?
— Я пытался, но ты был такой… холодный, такой далекий. Я думал, что ты изменился, что все случившееся…
— А я и впрямь изменился?
— Не знаю, — сказал Сандро. — Но душа моя рванулась к тебе, когда турецкие послы показали голову Айше. Я уже видел у тебя такой взгляд.
— Что же это был за взгляд? — спросил Леонардо.
— Как тогда, когда ты стоял у окна в спальне Джиневры. За мгновение до того, как ты прыгнул вниз, спасаясь от огня. Когда ты смотрел на нас из окна, у тебя на лице было точно такое же выражение.
— Помнится, мне тогда почудилось, что рядом с тобой и Никколо стоит Тиста. Но Тиста был мертв. Бедный Тиста.
— Мне очень жаль, Леонардо.
Да Винчи кивнул Сандро, крепко стиснул его плечо и, не оборачиваясь, проговорил громче:
— Но у нас, кажется, появился слушатель.
Он имел в виду Гутне, которая ехала сейчас вплотную к ним, чуть позади. Они слегка придержали коней, чтобы она могла нагнать их. Лицо ее скрывала вуаль, и трудно было сказать, смущена ли она тем, что ее застигли за подслушиванием.
— Мой господин печалится не об Айше, — сказала Гутне, обращаясь к Сандро, словно он уже был ее господином, или они были равны, или у нее вообще не было господина.
— О ком же? — спросил Сандро.
— О вашем друге… как его… — Гутне обернулась к Леонардо. — Нилико?
— Никколо?
— Да, Никило.
— Откуда тебе это известно? — спросил пораженный Леонардо.
— Я слышала твои сны…
— Мои сны?
— Ты говорил о нем во сне, маэстро.
И в этот миг Леонардо увидел лицо Никколо — увидел мысленным взором, но ясно, до мельчайших подробностей, словно наяву.
Словно видел сон.
И с грустью спросил себя, не заглянул ли он в лицо смерти.
Позднее в своем унынии он разыскал Миткаля, и они долго беседовали, как частенько делали в дороге. Эти беседы дарили Леонардо радость и утешение, потому что Миткаль поглощал новые знания с той же жадностью, что и Никколо. И Леонардо рассказывал ему о своем соборе памяти, пересказывал исторические труды Плиния; он учил мальчика алгебре, свойствам зрения и нотной системе Гвидо д’Ареццо.
Он учил Миткаля, как когда-то учил Никколо…
Но Миткаль был одержим Валтурио и Александром Великим, искусством и теорией войны — ибо он был обманщиком, — этот Миткаль.
Как и Никколо, он только с виду казался ребенком.
Глава 29
ЗАПАДНЯ АНГЕЛОВ
Зрел я ангелов, подымавшихся высоко в небеса.
Чарльз Кэкстон
…И воздух полон криков, плачей и вздохов.
Никколо Макиавелли
Отряды Мустафы нападали снова и снова — как хорьки, собирающие кровавую дань с гусиного стада; и Кайит-бей подгонял свою армию, точно она отступала. Однако калиф был полон решимости сразиться с Мехмедом, который стоял лагерем на северо-восточной оконечности большой равнины в конце цепочки из длинных и узких горных долин. В скалах над этой равниной стояла захваченная турками крепость — та самая, в которой содержали Айше.
Быть может, и Никколо был сейчас там… если он вообще жив.
А может быть, повелитель турок продал его одному из своих военачальников: Басарабе, который командовал двадцатью тысячами валахов, или Беглербегу, возглавлявшему шестьдесят тысяч румын, или же предводителю Аканги, который не задумываясь выставил бы Никко под пики и стрелы арабов и персов.
Калиф послал за Леонардо на рассвете. Было зябко, словно осенью, и в центре неба еще мерцали последние звезды. Леонардо валился с ног от усталости: всю ночь он и Хилал провели на ногах. Турки атаковали каждую ночь, без факелов — единственным признаком их приближения было смертоносное пение стрел. Артиллерия оказывалась бесполезной — стрелять можно было разве что по теням, по лесу, по веткам, колыхавшимся на ветру. Но на сей раз турки напали на орудия и попытались увезти многострельные пушки Леонардо, установленные на повозках: то-то был бы щедрый дар Мустафе! По счастью, мамлюкская кавалерия перехватила турок и вырезала всех до единого.
В лагере знали, что за этой атакой последует другая — утром ли, днем или посреди ночи. Эти вылазки медленно, но верно сокращали армию калифа еще прежде, чем она добралась до поля битвы. Турки не всегда проявляли алчность; иногда они просто убивали и отступали. Солдаты, составлявшие фланги колонн на марше, знали, что обречены на смерть, так же верно, как если бы калиф самолично готовился разрубить их пополам. В их представлении турки были не солдатами из плоти и крови, но джиннами, сотворенными из огня и дыма. Недостаток сна и страхи перед внезапной смертью ослабляли дух самых закаленных и испытанных воинов. Кайит-бей не мог отправлять в рейды своих людей, даже наемную конницу, этих прирожденных убийц, — разве что хотел увидеть их снова насаженными на ряды кольев.
Хилал был прав: такая война была непривычна для калифа.
