Но Габриэль уже была полна решимости спасти своего возлюбленного.
— Я должна довезти его живым до госпиталя!
Гастон не стал говорить ей, что, по его мнению, это невозможно.
— Тогда давайте соорудим носилки из этого куска материи и отнесем раненого на подводу, — сказал он.
С этими словами Гастон соорудил из куска шелковой ткани, лежавшей рядом с Николя, носилки, завязав два передних конца узлами, один из которых взял сам, а другой отдал Габриэль. Тащить Николя было очень нелегко. Временами он приходил в себя и начинал метаться, затрудняя движение. Положить раненого на телегу помогли два мародера, на которых Гастон наставил дула своих пистолетов. Он приказал им под страхом смерти бежать впереди повозки до самого дома и там помочь занести раненого на второй этаж.
Выпроводив их обоих за пределы усадьбы, Гастон поднялся наверх, где Николя все еще не подавал признаков жизни, а Габриэль разрезала ножницами его одежду. Гастон первым делом убедился, что у Николя все еще прощупывается пульс.
— Я, пожалуй, схожу за хирургом.
— Нет! — сказала Габриэль с такой решимостью в голосе, которая сразу же убедила его. — Никакой хирург не сможет сейчас помочь Николя так, как мы сможем сделать это. Я насмотрелась сегодня на их работу в операционной палатке. Что они сделают в первую очередь? Ампутируют ему поврежденную руку и наложат швы, причем не так тщательно и осторожно, как сделала бы это я. Во всяком случае, попробуем помочь ему сами. Приготовь горячей воды, принеси мне побольше вина и мою седельную сумку, там есть чистое льняное белье, из которого получатся отличные бинты. А затем разводи в очаге огонь, ему надо согреться.
Не говоря ни слова, Гастон бросился выполнять ее поручения. А затем он принялся помогать Габриэль, которая туго перевязывала поврежденную руку Николя и извлекала картечь из его ран чайной ложкой. Она накладывала швы, не моргнув глазом, пока Гастон сжимал края рубленой раны. Когда все было сделано, Габриэль промыла раны Николя теплым вином. Раненый весь горел, он находился в полубреду, что-то бормотал и стонал от боли, его мучила жажда. Но ни один мускул не дрогнул на лице Габриэль. Казалось, она решила раз и навсегда, что этот человек будет жить, и поклялась в душе все сделать для этого. Бледная, с темными тенями под глазами, она была похожа, по мнению Гастона, на человека, который сейчас лежал на кровати, — на умирающего Николя. Однако Габриэль не хотела показывать, что валится с ног от усталости. Лишь когда Гастон дотрагивался до ее плеча, предлагая сменить ее у постели раненого на некоторое время, чтобы дать ей возможность отдохнуть, она уступала ему свое место. Когда же он приносил ей еду, она ела, не разбирая, что ест.
Через некоторое время в дом вернулись крестьяне, хозяева усадьбы, которые были чрезвычайно недовольны тем, что под их крышей находился офицер армии, потерпевшей поражение. Гастон, получив от Габриэль набитый золотом кошелек, щедро заплатил им, после чего хозяева сменили гнев на милость. Причем мать и бабушка семейства стали готовить для раненого легкие питательные блюда по поручению Габриэль. Правда, сначала больной съедал не больше одной столовой ложки бульона, затем его порция увеличилась до двух-трех ложек. Постепенно жар начал спадать. И вот наступил день, когда сознание вернулось к Николя и он узнал женщину, дежурившую у его постели.
— Я знал, что это ты, — прошептал он, не сознавая, сколько времени прошло с тех пор, как он вспоминал о Габриэль, лежа на разодранном шелке Императорской палатки.
— Да, мой дорогой, — нежно отозвалась Габриэль и, склонившись над ним, поцеловала его в лоб.
— Скоро мы вместе вернемся домой.
Прошло еще несколько недель. Как только состояние здоровья Николя позволило двинуться в путь, они сразу же переехали в небольшой французский городок, расположенный на границе, в котором Гастон заранее снял хорошую квартиру. До Лиона было слишком далеко, и Габриэль опасалась предпринимать столь длительное путешествие. Но Николя быстро выздоравливал, он поправился и вскоре уже мог ходить без посторонней помощи. Поэтому Габриэль, наконец, приняла решение возвратиться в Лион. Накануне отъезда Гастон простился сначала с Николя, а затем и с самой Габриэль.
— У вас теперь есть капитан Дево, — сказал он ей, когда они остались наедине. — Поэтому, думаю, вам больше не понадобятся мои помощь и защита. И все же запомните, если я когда-нибудь понадоблюсь вам, я тотчас явлюсь по первому вашему зову.
На глаза Габриэль набежали слезы.
— Ты — самый преданный и верный друг на свете, — сказала она дрогнувшим голосом.
— Но я ведь был тебе не только другом, — сказал вдруг Гастон и, воспользовавшись моментом, заключил Габриэль в объятия. Она даже не попыталась сопротивляться ему, и когда он со всей страстью, на которую был способен, поцеловал ее, она не шелохнулась. — Прощай, Габриэль. Не забывай маня!
Она устремила на него долгий, пристальный взгляд, который он помнил до конца жизни.
— Я никогда не забуду тебя, мой друг. Да хранит тебя Господь!
Гастон сел на лошадь и, помахав Габриэль рукой, тронулся в путь. Он улыбался сам себе, довольный тем, как прошло их прощание. На этот раз он не упустил своего шанса, исправив ту оплошность, которую допустил накануне штурма Сьюдад Родриго. Но для напрасных сожалений у него не оставалось времени. Вряд ли Гастон еще когда-нибудь встретится с Габриэль. Он с легким сердцем возвращался домой.
Вскоре после отъезда Гастона Николя и Габриэль отправились в Лион. Они въехали в родной город со стороны предместья Фурвьер. Габриэль давно мечтала о том, чтобы вместе с Николя полюбоваться живописной панорамой города именно с этой стороны. И хотя она с нетерпением ждала встречи со своим маленьким сыном, Габриэль все же попросила кучера остановить карету и быстро поднялась на холм, с которого открывался чудесный вид на Лион.
— Ты только посмотри! Сегодня прекрасная ясная погода, и можно даже разглядеть след на воде, тянущийся за плывущей по Соне лодкой.
Николя медленным шагом подошел к ней. Его раны все еще болели — они будут болеть долгие месяцы, а, быть может, и годы. Правая же рука Николя навсегда останется парализованной. Однако все это было неважно. Главное, что он выжил — уцелел после жестокой кровопролитной битвы, и его ждут впереди годы счастья с женщиной, которую ой всю жизнь любил. Более того, они оба решили вновь заняться своим любимым делом: Габриэль будет руководить Домом Рошей до тех пор, пока ее сын не достигнет совершеннолетия, а Николя возродит из пепла Дом Дево. Они будут, как и прежде, деловыми конкурентами, а кроме того, любящими преданными супругами. Николя радовала такая волнующая перспектива жизни. Их супружеству не грозит скука, а если верить некоторым признаком, оно не будет также бесплодным.
— Да, великолепный вид, — согласился Николя с женой, обнимая ее. Габриэль, как всегда с готовностью, нежно прижалась к нему. Указав тростью за реку, где простирался обширный участок земли, выставленный на продажу, он добавил: — Это будет прекрасным местом для возрожденного Дома Дево, из окон которого будут видны набережная и река.
