Холода он больше не ощущал, а ощущал себя удивительно живым. Руки и плечи у него горели от физического напряжения, и он немного выждал, чтобы дыхание стало ровным. Потом взял три полена и отнес их к очагу. Как и накануне, на третий-четвертый раз у него начала покруживаться голова, а потому он замедлил шаги и часто устраивал передышки. Так что закончил работу, не свалившись от приступа слабости, а когда очаг был полон, его охватило нелепое чувство одержанной победы. Он вернулся к сараю и вогнал колун в чурбак. Ладонь вновь кровоточила, и он сел, глядя, как кровь свертывается, гордясь ею, точно шрамом, полученным в бою.
На ветку у него над головой вспорхнула пичужка в ярком оперении. Коричневато-красная грудка, на головке словно черная шапочка, серые перышки на спине казались серым плащиком, а кончики крыльев и хвоста были черными с белой полоской – ну просто знак пилуса примуса, первого центуриона.
Туро видел таких птичек и раньше в лесах Эборакума, но никогда прежде не любовался их красотой.
Пичуга мелодично тонко присвистнула и улетела в лес.
– Это был Пиррула, снегирь, – сказал Кулейн, и Туро подскочил. Воин подошел бесшумно, как приходит рассвет. – В горах много красивых птиц. Вон погляди! – Туро посмотрел туда, куда указывал его палец, и увидел удивительно забавную оранжевую пичужку с белоснежной бородой и черными усами – ни дать ни взять крохотный чародей. – А это Панурус биармикус, усатая синица, – объяснил Кулейн. – Их осталось очень мало.
– Просто вылитый мой друг. Жалко, что он ее не видел.
– Ты говоришь о Мэдлине, и он их видел.
– Ты знаком с Мэдлином?
– Я знаком с Мэдлином еще с тех пор, как мир был юным. Мы росли вместе в городе Балакрис, до того как Атлантиду поглотил океан. Да, ты спрашивал о моем титуле – Кулейн лак Фераг. Кулейн Бессмертный! – Он улыбнулся. – Но теперь уже нет. Теперь я Кулейн, человек, и стал счастливее. Каждый новый седой волос я принимаю как драгоценный дар.
– Ты из Края Тумана?
– Мэдлин, я и еще кое-кто создали этот Край.
Нелегкая была задача, и по сей день я не уверен, что оно того стоило. А как по-твоему?
– Что я могу ответить? Я ведь никогда там не бывал. Нечто сказочное?
– Сказочно скучное, малый! Ты способен вообразить бессмертие? Что отыщется нового в мире, чтобы пробудить у тебя интерес? Какие честолюбивые замыслы сможешь ты вынашивать, которые не нашли бы немедленного удовлетворения? Какая радость в бесконечной череде времен года? Куда лучше быть смертным и стариться вместе с окружающим тебя миром.
– Но ведь есть же любовь? – сказал Туро.
– Да, любовь. Но через сотню или через тысячу лет от пламени страсти остается лишь уголек, дотлевающий в золе давно погасшего огня.
– А Лейта бессмертна?
– Нет, она не из Тумана. Она тебя очаровала, Туро?
Или тебя одолевает скука при мысли, что покинуть эти леса ты не можешь?
– Нет, не одолевает. И да, она прекрасна.
– Я ведь не об этом спросил?
– Значит, я не могу ответить. Но я не дерзну поднять глаз на твою даму… даже если бы она снизошла до меня.
Серые глаза Кулейна заблестели, и его лицо расплылось в широкой усмешке.
– Хорошо сказано! Но только она не моя дама.
Она моя воспитанница.
– Но она спит с тобой!
– Спит? Да. Тебя настолько укрывали от жизни в Эборакуме? О чем только думал Мэдлин?
– Но она же тебя любит, – сказал Туро. – Этого ты отрицать не можешь.
– Надеюсь, что да: ведь я заменял ей отца – насколько мог.
В первый раз за его недолгое общение с Воином Тумана у Туро возникло необъяснимое ощущение превосходства. Он-то знал, что Лейта любит Кулейна как мужчину: он видел это в ее глазах, в наклоне ее головы.
А Кулейн не видел. Что превращало его действительно в простого смертного, и Туро почувствовал к нему симпатию.
– Сколько тебе лет? – просил он, меняя тему.
– Ответ тебя ошеломит, а потому я не отвечу. Однако скажу, что этот остров и его жителей я наблюдаю больше семисот лет. Я даже как-то был королем.
– Какого племени?
– Всех племен. Ты слышал про Кунобелина?
– Короля ториновантов? Да. Это был ты?
– Я правил более сорока лет. Я был легендой, как мне рассказывали. Помогал построить Камулодуну.
Светоний писал обо мне, что я был Британорум Рекс – царь всея Британии, величайший из вождей бельгов. А!
В те дни у меня было такое самомнение! И мне так нравилась лесть!
– Некоторые племена верят, что ты вернешься, когда стране будет грозить опасность. Так толкуют у лагерных костров. Я думал, что это чудесная легенда, но она может обернуться правдой. Ты можешь вернуться; ты можешь снова стать королем.
Кулейн уловил проблеск надежды в глазах мальчика.
– Я больше не король, Туро. И у меня нет желания управлять. А вот ты мог бы.
Туро покачал головой.
– Я не похож на моего отца.
– Да. В тебе много от твоей матери.
– Ты был с ней знаком?
– Да, я был там в тот день, когда Мэдлин привел твоего отца домой. Алайда отказалась ради него от всего, и от жизни тоже. Мне тяжело говорить об этом, но ты имеешь право знать. Алайда была моей дочерью, единственным моим ребенком за всю мою долгую жизнь. Ей было девятнадцать, когда она покинула Фераг, двадцать, когда она умерла. Двадцать! Я готов был убить Мэдлина. И чуть было не убил. Но его терзало такое раскаяние, что я решил: оставить его жить будет более страшной карой.
– Значит, ты мой дед? – спросил Туро, смакуя вкус этого слова и впервые осознав, что глаза Кулейна, серые, точно древесный дым, были совсем такими, как его собственные.
– Да, – сказал Кулейн.
– Почему ты никогда не навещал меня? Ненавидел за то, что я убил мою мать?
– Я так думал, Туро. Число прожитых лет не всегда означает великую мудрость… как хорошо знает Мэдлин! Я мог бы спасти Алайду, но я не позволил ей взять из Ферага хотя бы один Камень.
– А камни там волшебные?
– Не все. Но есть особый Камень, мы называем его Сипстрасси, и он – источник всякого волшебства. Он создает то, о чем человек грезит. Люди с наиболее сильным воображением становятся чародеями; они разнообразят скучное существование воплощениями своих грез.
– Мэдлин один из таких, – сказал Туро. – Я видел, как он создавал крылатых коней не длиннее моих пальцев; и войска, которые вступали в сражение на письменном столе моего отца. Он показал мне Марафон и Фермопилы, Платею и Филиппы. Я видел, как великого Юлия остановил в Британии Касваллон.
