Ведь может оказаться, что большинство, из которого каждый сам по себе и не является дельным, объединившись, окажется лучше тех, не порознь, но в своей совокупности, подобно тому как обеды в складчину бывают лучше обедов, устроенных на средства одного человека. Ведь так как большинство включает в себя много людей, то, возможно, в каждом из них, взятом в отдельности, и заключается известная доля добродетели и рассудительности; а когда эти люди объединяются, то из многих получается как бы один человек, у которого много и рук, много и ног, много и восприятий, так же обстоит и с характером, и с пониманием. Вот почему большинство лучше судит о музыкальных и поэтических произведениях: одни судят об одной стороне, другие – о другой, а все вместе судят о целом.
То есть, проще говоря, наш коллективный разум – это нечто большее, чем сумма составляющих.
Некоторые из самых вдохновляющих суждений Аристотеля о потенциале мы находим в «Метафизике», начинающейся со знаменитого афоризма «Все люди от природы стремятся к знанию». Вслед за этим Аристотель определяет философию – побуждение задаваться вопросами об устройстве мира и Вселенной – как занятие сугубо человеческое и невероятно восхитительное. Восхищает в нем отчасти то, что это не производительный труд, то есть философия не приносит материальных благ. К этому выводу Аристотель приходит, глядя на первых философов: «Ибо и теперь, и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной». Древние, подытоживает Аристотель, объясняли это все через мифы (он имеет в виду Гесиода с его «Теогонией») и в определенном смысле философствовали. Они удивлялись чудесам Вселенной, осознавали свое невежество и пытались найти ответы на волнующие вопросы.
Аристотель знает, что философия и наука появились примерно за 200 лет до его рождения и что поначалу размышления над удивительными загадками природы были просто развлечением. Зародиться они могли только при условии, что человек обеспечен пищей и у него остается время для праздных раздумий, то есть когда удовлетворены его базовые потребности. Задаваться вопросом «почему?» – вполне естественная человеческая склонность, утверждает Аристотель, однако она требует лишнего времени – помимо того, которое уходит на удовлетворение физических нужд, обусловленных необходимостью выживания.
Размышление о чудесах мироздания Аристотель называет theoria – теория. Если есть в его трудах изречение, которое послужило бы ему достойной эпитафией, вот оно: «У нас есть dynamis theoretike (способность строить гипотезы об устройстве мира)». Однако в наши дни аристотелевскую идею интеллектуального человеческого потенциала почти не рассматривают. Об огромных упущенных ресурсах в виде совокупных талантов и способностей не только не жалеют, этой потери попросту не замечают. Зато революционную аристотелевскую концепцию потенциала давно монополизировала католическая этика применительно к очень узкому вопросу – допустимости абортов.
Католические философы доказывают, что аборт нельзя делать ни в коем случае, поскольку у зародыша уже присутствуют в потенциальной форме все качества, которыми будет обладать человек. Термин «потенциал» был навеки вписан в лексикон противников абортов в 1973 г., когда Верховный суд США узаконил прерывание беременности при определенных обстоятельствах в своем судьбоносном решении по делу «Роу против Уэйда». В нем объявлялась «важным и законным интересом государства защита потенциала человеческой жизни начиная с 24-й недели беременности». С подачи этого решения Верховного суда аристотелевскую идею потенциала то и дело затрагивали в своих спорах в связи с этическим статусом нерожденного ребенка специалисты по биоэтике, философы и теологи. Как правило, на нее ссылаются противники абортов, однако присутствует она и в арсенале их оппонентов, в основном феминистского толка, отстаивающих право женщины самой решать, производить ли ребенка на свет. Здесь полемика о потенциале перерастает в борьбу прав – еще не рожденного человека и уже взрослой беременной женщины.
Разумеется, о потенциале можно говорить не только в контексте эмбриологии. Потенциал – понятие в том числе и политическое, поскольку мы оперируем им в рассуждениях о будущем как отдельных лиц, так и общества. Потенциал позволяет представить перспективу, попытаться воплотить воображаемое в реальность (Аристотель назвал бы это реализацией) или предотвратить нежелательное развитие событий – загрязнение окружающей среды, глобальное потепление, исчезновение редких видов животных. Потенциал имеется и у тех, кто уже достиг зрелости, причем за плечами у них гораздо более долгий путь к реализации этого потенциала, чем у эмбриона в первом триместре.
Сам Аристотель как в детстве, так и во взрослом возрасте получал постоянную поддержку на пути к реализации своего потенциала. Он не терял связи с богатым македонским двором, при котором по приглашению царей служили самые передовые изобретатели, ученые, корабелы и художники ойкумены. В афинской Академии он учился у лучшего философа своего времени. На четвертом десятке он два года прожил на острове Лесбос, исследуя морскую фауну его необыкновенной лагуны и общаясь со своим другом – естествоиспытателем Теофрастом, который как коренной житель хорошо знал особенности острова. Позже Аристотель поддерживал связь с войсками Александра Македонского, продвигающимися все дальше на Восток, и, вероятно, регулярно получал описания природных и социальных явлений от своего внучатого племянника Каллисфена, который вместе с царем преодолел Геллеспонт. Кроме того, Аристотель имел возможность сравнить разные виды политических режимов на собственном опыте, поскольку ему довелось пожить и при демократии, и при монархии, а также при тирании Гермия и при олигархии на Лесбосе. Благодаря завоеваниям Александра он смог увидеть, каким получается крупнейшее в мире государство, сосредоточенное в одних руках.
