— Мистер Диас, — мужчина поднялся из-за большого стола. — Я — Хэнк Гринстайн.
Пожимая руки, оба мерили друг друга взглядами.
Диас решил, что загорелый, ростом за шесть футов, со светло-синими глазами, двадцатишести— или двадцатисемилетний Гринстайн то ли спортсмен, то ли недавно покончил со спортом, и мышцы еще не успели зарасти жиром.
— Пожалуйста, присядьте. — Гринстайн указал гостю на кресло. — Там вам будет удобно. — Сам сел на стул, забросил ногу на край стола. — А теперь, прежде чем мы начнем наш разговор, я хочу кое-что прояснить. Во-первых, вы действительно находитесь в помещении уважаемой международной адвокатской фирмы с отделениями во многих странах мира. Она не имеет никаких отношений с израильским правительством. Более того, мой отец или любой из партнеров фирмы освежевал бы меня живым, если б узнал, чем я сейчас занимаюсь. Я помогаю израильтянам исключительно по собственной инициативе.
— Вы работаете на них?
— Считайте меня добровольцем, мистер Диас. Я — еврей, и для меня существование национального государства имеет огромную важность. Так что шантажировать или угрожать мне вам не удастся. Извините, что использую такие слова. Меры предосторожности необходимы.
— Я — не араб, мистер Гринстайн.
— Как и японец, который изорвал аэропорт Лод. Поймите меня правильно. Я хочу поговорить об этих фотографиях. — Он постучал пальцем по лежащему на столе конверту. — Возможно, мы сможем помочь друг другу. Пожалуйста, постарайтесь это понять.
— Я стараюсь. И ничуть не в обиде. Вы знаете, что за мужчины на фотографиях?
— Двое уже опознаны. Где и когда сделаны фотографии?
— В Южной Африке, менее чем сорок восемь часов назад.
— Вы знаете, где сейчас эти мужчины? — Небрежный тон не смог скрыть напряжения, мгновенно повисшего в кабинете.
— Да. Мы точно знаем, где они сейчас и где будут находиться в ближайшие несколько недель.
Гринстайн убрал ногу со стола, наклонился вперед, руки сжались в кулаки.
— Это отлично, просто великолепно! Не знаю, как мы сможем отблагодарить вас, мистер Диас.
— Сможете без труда. Скажите мне, кто эти люди. Мы предполагаем, что они — немцы.
— Вы правы, во всяком случае, в отношении стариков. Молодые еще не опознаны. Но первые двое — нацисты, два очень важных сукиных сына, которые как сквозь землю провалились несколько лет назад. А теперь, пожалуйста, скажите, кто вы и почему сочли необходимым сфотографировать их?
Диас пожал плечами.
— Боюсь, ничего другого мне не остается. Вы записываете наш разговор?
— Нет. А вы?
— Нет. Но оба могли бы, не так ли? Я вынужден довериться вам, мистер Гринстайн. Но, пожалуйста, поймите, сказанное мною может отразиться на судьбе многих людей. Что вы знаете о Парагвае?
— К сожалению, должен признать, что очень мало. Южная Америка, насколько я помню, около Бразилии, стабильное государство. Правильно?
— К сожалению, именно таким и воспринимают Парагвай в мире. Мы — Золушка Южной Америки и наслаждаемся благами самой жесткой диктатуры на континенте. Взяв власть в 1954 году, армия правит железной рукой. Наш пожизненный президент Альфредо Стресснер не верит в конкуренцию. В шестидесятых годах международное давление, особенно со стороны США, заставило его допустить в политику оппозиционные партии. Но, как только они начали получать голоса, всех лидеров он отправил в тюрьму. Он умеет побеждать, наш президент. Объявил чрезвычайное положение и отменил все права граждан. Разумеется, на срок в три месяца. Не такое уж большое дело. Да только за первым сроком последовал второй, третий, четвертый…
— Не самое веселое место для жизни.
— Не самое. Но с чего мне думать о проблемах маленькой страны с населением в несколько миллионов человек? Тем более что особых утечек информации военные не допускают. Иначе и быть не могло, потому что их обучали уцелевшие во Второй мировой и сбежавшие в Южную Америку нацисты. В итоге вся оппозиция или покинула страну, или сидит в тюрьме. В эмиграции находятся шестьсот тысяч человек, более пятой части населения.
— На фотографиях, которые вы мне дали, парагвайские нацисты?
— Нет, мы в этом уверены. Большинство наших нацистов уже умерли. Их место заняло ЦРУ и обучило наших военных более изощренным пыткам, с использованием психологического давления и психотропных препаратов…
— Это правда? — резко спросил Гринстайн. — Или вы просто повторяете стандартные обвинения, которые кто только не выдвигает против Америки.
Диас широко раскинул руки.
— Я ничего не имею против вашей страны, пожалуйста, поймите меня. Я всего лишь говорю правду. Именно американцы рассказали об участии ЦРУ в парагвайских делах.
— Мне очень жаль.
— Не будем больше об этом. Мы встретились не для того, чтобы оскорблять друг друга, а для обмена информацией, возможно, с пользой для каждого. Лично я — друг вашей страны. Я — бизнесмен, вернее, был им до того, как пошел в политику. Я участвовал в парламентских выборах по спискам ЛРП, либерально-радикальной партии. Партии очень консервативной, уверяю вас. Моя ошибка заключалась в том, что я выиграл выборы и, разумеется, отправился в тюрьму. Потом сумел добраться до Лондона и стал членом группы сопротивления, объединяющей парагвайцев, находящихся в ссылке. Конечно, мы мало что можем. Помогаем другим изгнанникам, пишем письма протеста в газеты. А главным образом ждем того знаменательного дня, когда сможем вернуться на родину. Среди тех, кто вынужден жить за пределами Парагвая, мы достаточно хорошо известны, поэтому люди делятся с нами имеющимися у них сведениями. Если говорить о текущих событиях, то в высших эшелонах власти Парагвая что-то происходит, что-то очень серьезное, но мы не знаем, что именно. В посольство постоянно прибывают курьеры, в самом Парагвае замечены передвижения воинских частей. Недавно мы связали всю эту активность с круизом лайнера «Ка-Е-Вторая» и определенными каютами на нем. Двумя самыми большими и соответственно дорогими «люксами». Эти «люксы» пустовали, пока лайнер не прибыл в Кейптаун, где их заняли пятеро мужчин.
— Пятеро на фотографиях!
— Точно! Теперь вы знаете столько же, сколько и мы. Мы уткнулись в стену. Единственная наша догадка заключается в том, что один из этих мужчин — немец. Поэтому мы обратились к израильтянам. В надежде, что они смогут опознать тех, кого мы сфотографировали.
— Они их опознали, можете не волноваться. — Хэнк Гринстайн достал из конверта фотографии и разложил по столу.
— Это полковник Манфред Хартиг, бывший начальник польского концентрационного лагеря. Он исчез сразу после войны. Поляки судили его заочно и приговорили к смерти через повешение. Он объявился в Аргентине, а несколько лет назад снова исчез. Одновременно с другим человеком, также запечатленным на фотографии. Карлом-Хейнцем Эйтманном. Эйтманн занимал более высокий пост. Координировал отношения между заводами и концентрационными лагерями. Следил за тем, чтобы заводы не испытывали недостатка в дешевой рабочей силе.
