Затем целую неделю Аликс вместе с молодым императором и вдовствующей императрицей ехала в поезде, который вёз тело Александра III из Севастополя, останавливаясь на всех крупных станциях. Тянулись печальные и одновременно полные самых радужных надежд дни. Аликс то плакала от жалости к Ники и покойному государю, то её сердце сладко замирало в предвкушении долгожданной свадьбы, то снова в следующие мгновения её брови хмурились от тягостных размышлений. Так, не зная, смеяться ей или плакать, в похоронной процессии великая княгиня Александра Фёдоровна, будущая императрица, въехала в столицу. Каким же контрастом выглядел этот въезд по сравнению со свадьбой её сестры Эллы! Промозглая погода, унылый пейзаж поздней петербургской осени, сырой, пронизывающий до костей ветер с залива, швыряющий в лицо мелкую изморось, только усиливали тоску. Четыре часа ехали по столичным улицам красные с золотом кареты, в которых сидели особы императорской фамилии и придворные. Глядя из окна своего экипажа на мрачный город под нависшим свинцовым небом, принцесса вспоминала радостное венчание сестры, и сейчас всё происходящее казалось ей дурным предзнаменованием: будущее царствование виделось омрачённым скорбью. Но рядом был Ники, его любовь, было огромное желание помочь ему в нелёгком несении царского креста. Была твёрдая, непоколебимая вера в Промысел Божий...
Но вот и Нева, мерно катящая свои холодные, свинцово-серые воды мимо гранитных набережных. На другом берегу её — легендарная Петропавловская крепость, основанная Петром I как вечная угроза шведам. Её строгие прекрасные линии, золотая игла, пронзающая низкое северное небо, торжественная печаль грозных бастионов потрясли юную принцессу. Роковой тайной веяло от царской усыпальницы, замершей напротив парадного Зимнего дворца словно вечное напоминание о конце всякого человека — и всесильного императора, и жалкого раба. Миновав мост, траурная процессия последовала через крепостные ворота и остановилась перед собором свв. Петра и Павла последним земным приютом царей из дома Романовых. Невольно мелькнула мысль, что и ей отныне уготовано лежать здесь, под гулкими сводами храма, а над головой её будет всё так же реять золотой ангел с крестом в деснице, то ли благословляя город, то ли созывая души людские на Суд Господень... Но вот покрытый пурпуром гроб пронесли мимо мрачных бастионов внутрь собора. Порывы ветра с Невы хватали за полы одежды, яростно трепали страусовые перья на шляпах дам, срывали цилиндры с голов мужчин... Процессия медленно потянулась в собор, над которым кружили потревоженные вороны и голуби. Началась панихида.
Неделю открытый гроб стоял в Петропавловском соборе. Седьмого ноября состоялись отпевание и похороны покойного государя; у гроба дежурили командиры полков, шефом которых был Александр III. В присутствии Их Величеств и Их Высочеств, высших военных и гражданских чинов, а также иерархов Церкви и иностранных августейших особ началась Божественная литургия.
Во время шествия траурной процессии по улицам Петербурга с Николаевского вокзала к Петропавловке, многие впервые увидели свою будущую царицу. «Она пришла к нам за гробом», — пронёсся досужий, не ведающий милосердия людской шепоток.
* * *
Четырнадцатого ноября состоялось венчание императора Николая II и великой княгини Александры Фёдоровны в церкви Спаса Нерукотворного Образа в Зимнем дворце. Это был день рождения вдовствующей императрицы, поэтому весь двор мог на день прервать траур. Но для юной невесты свадьба казалась как бы продолжением этих нескончаемых панихид: словно её зачем-то переодели в белое платье, а кругом та же скорбь, тот же траур, те же ветер, река, бастионы Петропавловки напротив. Мечтая о свадьбе с Ники, могла ли Аликс вообразить себе, что самое долгожданное событие в её жизни состоится в столь скорбный, неподходящий для праздника час? Ведь в памяти принцессы жива свадьба её родной сестры, этот счастливый день, когда она встретила свою единственную любовь, своего принца, своего Ники! Тогда были золочёная карета, запряжённая восьмёркой лошадей, цветы, солнце, смех, свадебный кортеж, шествующий под радостные крики народа, великолепный бал и праздничный приём! Она была так юна и счастлива и мечтала о своей свадьбе, представляя и платье, и карету, и цветы, и сияющие счастьем глаза своего избранника... Ведь ещё только месяц назад она знала, что её ждут весеннее солнце, сверкающее на куполе Исаакиевского собора, море цветов, бал, медовый месяц, когда они с Ники наконец будут только вдвоём; что свадьба её будет настоящим праздником для неё, для Ники, для тысяч и тысяч гостей...
Но вышло всё по-другому. Дворцовый этикет неумолим, а обстоятельства таковы, что у неё нет выбора. Аликс подавила разочарование, спрятала слёзы. Значит, так угодно Богу. Она понимала, что в сложившихся обстоятельствах чем скорее и незаметнее пройдёт свадьба — тем лучше. Главное, что они с Ники будут теперь вместе, что они соединятся перед Богом и людьми в великом Таинстве Брака. Что теперь даже смерть не разлучит их.
«Представь себе мои чувства, — писала она сестре Виктории. — Один день ты в глубочайшем трауре оплакиваешь любимого человека, на другой день облачаешься в роскошное платье для бракосочетания. Более резкий контраст трудно вообразить, но именно это обстоятельство ещё более сблизило нас».
День свадьбы выдался холодным, ночью выпал снег. Ночь перед свадьбой Александра провела в доме Елизаветы и Сергея — во дворце князей Белосельских-Белозерских, расположенном напротив Аничкова дворца. Аликс проснулась ещё затемно и, лёжа в кровати, думала о том, что пять лет назад в этой же комнате она впервые мечтала о юном цесаревиче, а впереди были праздники и гулянья по Петергофу, и катания на лодках и лошадях. А теперь через несколько часов она станет его женой и русской императрицей. Мечтала ли она тогда об этом? Наверно, нет. Аликс тряхнула роскошными волосами. Пора вставать. Раньше она всегда сама одевалась и стелила постель, и теперь вовсе не хотела менять своих привычек. Её рука так и не коснулась звонка, она встала и подошла к окну.
Ей предстояло облачиться в платье из серебряной тафты с корсажем, отороченным мехом, — в нём она поедет на свадьбу. Пока Аликс пудрилась, критически рассматривая себя в зеркало, вокруг неё уже хлопотали камеристки, убирая волосы, заканчивая туалет. За несколько минут до одиннадцати Александра покинула свои апартаменты и по круглой лестнице спустилась в приёмную. Камеристка накинула ей на плечи тяжёлую шубу, и вместе с Марией Фёдоровной она села в закрытую карету. Экипаж выехал на шумный Невский проспект.
Несмотря на холод и сырость, тысячи людей высыпали на улицу, чтобы поприветствовать мать и невесту молодого царя. Вдоль проспекта стояли солдаты лейб-гвардии Преображенского полка, оркестр исполнял гимн «Боже, царя храни!». Повернув с проспекта направо, карета оказалась под аркой Главного штаба (Сената) и выехала на Дворцовую площадь. Аликс подняла голову, пытаясь охватить взглядом громаду Александровской колонны. На площадь выходил фасад выкрашенного в красный цвет Зимнего дворца, увенчанного статуями. Спустя несколько минут грохот копыт и стук колёс по мостовой затих, и карета скрылась за воротами дворца.
По широким мраморным ступеням Иорданской лестницы с колоннами из полированного гранита и позолоченной лепниной невеста и императрица поднялись в Малахитовый зал. Пред глазами вдовствующей императрицы невольно мелькнули воспоминания. Вот она подымается, опираясь на огромную сильную руку мужа, вот с шумом, перекрикивая гувернёров, сбегают дети, вот маленький Ники делает первые шаги... И неважно, когда и на какой лестнице всё это было, ведь кажется, это было ещё так недавно. И Александр, ещё живой, ещё только цесаревич, и она — невеста, полная радостных тревог и ожиданий... Мария Фёдоровна бросила быстрый взгляд на Аликс. Теперь она вдовствующая императрица, и ведёт новую, царствующую, будущую жену своего старшего сына, к венцу, а её собственная жизнь переломлена пополам.
