За одну неделю мы побывали в Бостоне, Провиденсе, Хартфорде, Нью-Хэйвене и Нью-Йорке. В каждом городе нас ждал примерно одинаковый распорядок: поздний отход ко сну, утренние ласки, репетиция (я обычно сидела на галерке и наблюдала, как рождается великое искусство), обед (только здоровая пища), а после мой любимый пункт — уединение, когда мы вдвоем прятались в каком-нибудь безлюдном месте, вроде парка или кофейни.
Это время наедине с ним я ценила превыше всего. Ричард зачитывал мне свои недописанные стихи, а я ему — отрывки из рассказа, начатого в дороге. И я чувствовала себя очень важной птицей, когда он, доверившись, рассказывал мне, например, как боится успеха группы.
— Я просто не хочу, чтоб мы зазвучали мягче, — однажды сказал он, когда мы бродили по бостонскому парку.
— А почему ты решил, что вам придется звучать мягче? — спросила я.
— Чем популярнее мы будем, чем больше станем зарабатывать денег, чем выше предъявят к нам требования… тем сильнее будет искушение продаться, — сказал он.
— Ой, ну это такое клише, — отмахнулась я. — Вы выше этого.
— Правда? — Его лицо выражало искреннюю озабоченность. — Я всего лишь человек. И нет ничего проще, чем стать винтиком в машине…
Он казался таким ранимым. А я так гордилась, что в качестве исповедницы он выбрал именно меня. Я мечтала быть девушкой, которая всегда поддержит его, как бы ни прославилась его группа.
— Даже если вы станете зашибать огромные деньги — подумай только, что ты сможешь с ними сделать! Подумай, какие тебе откроются возможности! Скольким людям ты сможешь помочь! Ты будешь делиться своими идеями и добьешься невероятных результатов.
По его улыбке я поняла, что ему нравятся мои слова. Я вдохновляла его, мне доподлинно было это известно. Вспомнив о благотворительности из списка «Чего я хочу добиться в жизни», я продолжала:
— Ну, если ты разбогатеешь, у тебя появится возможность делать пожертвования. — Я представила, как мы вместе откроем благотворительный фонд и начнем сообща спасать мир всеми доступными методами.
— Я просто хочу, чтобы люди услышали мою музыку, — сказал он. — Вот и все. Я хочу, чтобы моя жизнь оставалась такой же незамысловатой. Но беда в том, что это невозможно.
— Вот поэтому мы должны жить сегодняшним днем, — решительно вымолвила я и поцеловала его.
— Точно, — согласился он. — Для меня будущего не существует. Все, что есть, — это здесь и сейчас.
После этой беседы мы вернулись в автобус и занялись невероятным сексом разновидности «здесь и сейчас».
В то время секс с Ричардом поистине открыл мне глаза. Это был мощный, взрослый, чувственный и взрывной секс — взамен того несуразного, быстрого и, в целом, далекого от совершенства секса, которым мы занимались с Джо. С Ричардом до меня наконец дошло, о чем это галдят в журнале «Космополитен». Ричард дал мне понять, почему в каждом номере имеется статья «найдите свою точку G», и лично прошелся по всему английскому алфавиту. Он убедительно брал верхнюю октаву удовольствия всякий раз, когда мы занимались любовью. А происходило это не реже двух раз на день.
Как ни безумно это прозвучит, но меньше всего в эту неделю мне нравились концерты. Эйфория, которая охватила меня на первом выступлении «Third Rail», уступила место волнению и неуверенности. Перед выходом на сцену Ричард будто бы углублялся в незнакомую мне зону, исполняя ритуалы, которых я не понимала и смыслом которых он делиться не хотел. Связь, объединявшая его с музыкантами, никогда не касалась меня. В таких случаях я чувствовала себя настоящим изгоем, рядовой поклонницей в толпе. А когда он стоял на сцене и расточал свое обаяние, я волновалась, как бы он не поймал взгляд какой-нибудь другой девчонки (там было столько группиз, выкрикивающих его имя!), и сомневалась, думает ли он в эти моменты обо мне. Когда мы не встречались глазами во время концерта, я ужасно обижалась. И постоянно переживала, как бы он не встретил другую. В конце концов, ребята из его группы за эту неделю успели сменить десятки девок, отбрасывая их, как порванные гитарные струны.
Поначалу я чувствовала свое превосходство над группиз, с которыми трахались остальные музыканты. Ведь у нас с Ричардом все складывалось иначе: у нас были отношения — и не на одну ночь, а всерьез и надолго. Мы любили друг друга. Но вскоре меня стало беспокоить то, что Ричард и не думает осуждать ребят, — даже, к примеру, когда Бобби Крэш, барабанщик, за один день оприходовал двух девчонок: одну до концерта, другую — после. Меня страшила мысль, что Ричард поступит со мною так же. Мне было невыносимо сознавать даже то, что он встречался с другими женщинами до меня.
Да, я понимаю, как это «зрело» и «разумно», но ведь я была безумно влюблена. И каждую минуту искала хотя бы призрачный намек на взаимность. Я решила, что всякий раз, когда наши взгляды все-таки встречаются, это доказывает его любовь ко мне.
На целую неделю — насыщенную, бурлящую неделю — я окунулась в музыку, секс и вегетарианские обеды. И я бы осталась с ребятами дольше, не перекинься их гастрольный маршрут на западное побережье. Денег на самолет у меня не было, а платить за меня никто не стал, хотя намеки несколько раз проскальзывали.
— Ты должна вернуться в колледж, — сказал Ричард.
— Я могу вернуться когда угодно и куда угодно, — взмолилась я, в глубине души желая, чтоб это он молил меня остаться.
— Я не хочу нести ответственность, если ты упустишь свой шанс получить образование, — сказал он. — Возвращайся в колледж. Я позвоню тебе, когда мы опять приедем на восток.
Расставание обернулось для меня сущей агонией, тогда как Ричард, казалось, переносил его с завидной легкостью. Мне очень сложно было держать себя в руках. Я хотела сказать, что люблю его, прямо тогда и прямо там — в забубенном портовом управлении, но понимала, как банально это прозвучит. Я также понимала, что ему такой способ общения не свойствен. Вместо этого он в очередной раз процитировал Рембо.
— Жизнь — это фарс, в котором вынуждены участвовать все, — сказал он перед моим уходом. И был совершенно прав. Я хотела продлить фантазию. Но жизнь неизбежна.
Дорога домой была очень долгой. А когда я наконец спустилась с небес на землю, моим безотлучным спутником стало чувство вины. Хотя я и пыталась отвлечься, представляя, как Ричард позвонит мне и что он скажет. Я думала, скучает ли он по мне так, как скучаю по нему я, но и о Джо я забыть не могла. Я надеялась, что он поймет меня, но даже у его терпения были пределы. Эта неделя помогла мне окончательно убедиться, что мы с ним не пара.
Как только я вернулась в кампус, то тут же отправилась к Джо, даже не заходя в свою комнату. Нерешительно постучавшись, я сказала:
— Это я. Открой, пожалуйста. Если ты еще разговариваешь со мной.
Ему понадобилась всего одна минута, чтобы отпереть дверь, но за эту минуту душа у меня ушла в пятки.
— Ну, могу немного поговорить, — сказал он. Он выглядел ужасно усталым.
