Через пару дней сам сеньор Антунес приехал в город забирать сына.
Даже палач, в день казни появившийся перед преступником с топором в руках, не произвел бы столь ужасающего впечатления на свою жертву, как сеньор Антунес напугал сына своим прибытием.
Он отвез его домой, даже не показав, что знает о произошедшем на мутирао. Эугенио было перестал нервничать, но гроза должна была разразиться по прибытию домой.
— А теперь, Эугенио, присядь-ка, и мы немного поговорим — сказал сеньор Антунес, усаживая сына перед собой. — Я думаю, пора уже и готовиться к отъезду в семинарию… Или ты еще не устал от приключений?
Тон, которым отец произнес эти слова, уколол Эугенио.
— О каких приключениях идет речь, отец? — ответил он скромно. — Разве не ты разрешил мне погостить в городе пару дней, если я захочу?
— А я не разрешал тебе, случайно, идти на какой-то там мутирао?
— Я? На мутирао? Кто сказал такое?
— Посмотрите на него! Кто мне сказал? Ты что, станешь это отрицать?
Юноша понял, что отцу все известно, опустил голову и приготовился к самому худшему.
— Да как же так, Эугенио! — продолжал отец. — Ты готовишься стать священником! Обмануть отца, чтобы отправиться ко всякому сброду и пить там в окружении неизвестно кого! Вот уж чего я не ожидал! Что уж говорить о сеньоре Умбелине и ее дочке, только и знающих, что совращать чужих сыновей, устраивая пирушки! Лучше бы она молилась и обучала этому девочку! Она у меня посмотрит! Этого я на своей земле не потерплю! Пусть отправляются восвояси и зарабатывают на жизнь, как смогут! А ты, видите ли, вырос! Изображаешь из себя святого, а сам выхваляешься перед девчонкой, ввязываясь чуть ли не в потасовку! Ты о нас подумал? Каково нам с твоей матерью?! Хорошего же священника мы тут готовим!
— Но отец… — пробормотал Эугенио. — Я не ввязывался в драку… Там просто был очень наглый гость…
— Закрой рот! Это твоя вина! Зачем ты вообще туда пошел? Чего ты ждал, якшаясь с таким людом? Ты там встречал порядочного человека? Сомневаюсь!
Эугенио, утопая в своем стыде, готов был провалиться сквозь землю. Слезы выступили у него на глазах, а сдерживаемые рыдания просто душили его. Юноша понял, что отец и так знает о произошедшем, и нет никакого смысла обманывать, а его единственный шанс — открыться ему, как открылся он матери.
Собравшись с силами, он начал было:
— Но отец, я…
Эугенио не смог продолжить. Подступившие слезы хлынули из глаз, и он разразился рыданиями. Слов его было почти не разобрать.
— Но что?
— Но… я не…
Новый порыв слез охватил его.
— Я не, я не…
— Да что такое? Говори, и покончим с этим.
— Я не… хочу…
Тут рыдания вконец овладели юношей и роковые слова застряли в горле.
— Да что такое! Заканчивай! — в нетерпении воскликнул отец. — Чего ты не хочешь? Говори уже… Значит, ты считаешь себя взрослым, ходишь и щеголяешь собой, а рыдать перед отцом, как маленький, не стесняешься! Говори же, чего ты там не хочешь?
— Быть священником, отец.
Эугенио быстро проговорил эти слова, словно боялся обжечься ими.
— Да уж, ах вот как! Отлично, просто прекрасно, мой любезный сын! — сеньор Антунес разразился сардоническим смехом. — И почему же ты не хочешь быть священником? Должно быть потому, что решил жениться на Маргарите, не так ли?
— Отец… — лишь вздохнул юноша, все еще надеясь на понимание.
— Ты еще так глуп, мой бедный мальчик. Ты еще не знаешь жизни, а эта девчонка все бередит тебе сердце.
— Отец, это не она…
— Не перебивай. Я уверен, что если бы не она, подобный вздор не приходил бы тебе в голову. И ты считаешь, что я поддержу тебя в том, чтобы ты сошел с праведного пути и бросил обучение, на которое мы не жалели денег, ради любви несчастной простолюдинки?
— Отец, это не так, здесь нет ее вины…
— Вставай, иди. И не надо больше пытаться меня обманывать, я хорошо тебя знаю, да и ее тоже… Хватит об этом. Я скажу тебе, когда пора будет возвращаться в семинарию. Зря я попросил отправить тебя домой на каникулы, твои учителя ведь меня предупреждали. Хватит с тебя каникул. Уходи и не возвращайся, пока я сам тебя не позову. Послезавтра ты уедешь.
Бедный, несчастный Эугенио! Слова отца разбили вдребезги его сердце. Уехать, оставить Маргариту и не вернуться назад еще шесть или семь лет, а может и никогда, кто знает? Одна лишь мысль эта для его сердца была равносильна смерти.
Уже послезавтра! Эти слова прозвучали, словно звук рога, возвестившего о конце света; настоящее, прошлое и будущее, да и весь мир — все исчезло для него, и душа его словно провалилась в бескрайнюю пропасть вечной тьмы.
Но не только известие об отъезде затмевало его взор и бередило душу, заставляя покрываться ледяным потом. Закрывая глаза, он видел бледную, плачущую Маргариту, убитую горем от безысходности и необходимости расставания.
А сеньор Антунес, закончив свою гневную тираду, развернулся спиной и зашагал прочь.
Оцепенение, длившееся некоторое время, отпустило юношу. Он надеялся найти утешение в объятиях матери, ища у нее защиту от отцовского гнева и утешение своего горя.
Но мать хоть и покрыла его любящими поцелуями и была намного мягче отца, оставалась тверда в своем решении — сын не смеет ослушиваться отца. Та ужасная сцена со змеей, обвившейся вокруг Маргариты, глубоко засела в ее памяти, и сеньора Антунес была абсолютно уверена, что то был демон, который через Маргариту пришел искусить ее сына, и что только аскетичная монастырская жизнь может спасти его от погибели души.
Ласковые объятия и теплые слова матери лишь на недолгий миг облегчили сердце Эугенио, но не смогли развеять страшную тьму, сгустившуюся в его душе.
Так утренний бриз может рассеять легкий туман над холмом, но он не в силах погасить пламя вулкана.
Глава четырнадцатая Всю ночь Эугенио метался в мучительных кошмарах.
Лишь к рассвету ему стало немного лучше, он поднялся с кровати и подошел к окну.
Утреннее зарево разливалось во всем своем блеске. Солнечный свет, едва показавшийся за вершинами гор, мягко струился по кромкам деревьев, ласкал траву и золотом разливался по горизонту. Где-то вдали стволы старых деревьев, помилованные дровосеком, тонули в этом зареве, напоминая древние бронзовые колонны, оставшиеся стоять на месте давно разрушенного храма.
