После этого случая Ферета расхрабрилась и взялась за «исправление» одной из работ Филиппа. И не какой-нибудь, а той самой, которую она когда-то купила и благодаря которой влюбилась в своего тогда еще будущего мужа. Она срезала несколько прядей своих волос и приклеила их к собственной версии написанной чаем картины Филиппа, а потом на щеку обнаженной добавила мушку. Теперь сходство между женщиной на холсте и ею было полным. И это принесло ей удовлетворение. Она словно перевела дыхание. И написала на полотне несколько строчек, назвав их «Ты»:
Ничего подобного не увидеть ни в одном из моих снов.
Ничего подобного не услышать ни в одном из моих воспоминаний,
Ничего подобного не выучить ни в одной из моих школ.
Довольно многие работы современных мастеров нуждались в том, чтобы она внесла в них свою лепту. Трудясь так неделю за неделей, она заработала семь месяцев стажа и произвела на свет около сорока «подправленных» картин.
* * *
Когда она показала свои работы галеристу Филиппа, тому самому, с псом, он попросил прислать их изображения по электронной почте и встретиться у него дома наедине, чтобы все как следует обдумать.
Ферета, разумеется, понимала, что обдумывать тут нечего, что и картины, и сама идея галеристу понравились, но понимала также и то, чего он от нее потребует. Ничего не сказав мужу, она в назначенный вечер отправилась на встречу.
Его дом стоял особняком, окруженный огромной полусферой тишины. На великолепно подстриженном газоне. Возле дома можно было услышать две воды – шум фонтана перед фасадом и плеск бассейна на внутреннем дворе. Совсем рядом росла сосновая роща, низкие ветви которой касались лица и рук, если вы шли через нее. Ветер был слышен только тогда, когда налетал на деревья. В будуаре стояла кровать с балдахином, а в одной из комнат – собачья будка уже знакомого ей пса. На стене она заметила свой рисунок, который когда-то сделала губной помадой в ресторане, он был вставлен в раму, подобранную с большим вкусом.
Галерист поцеловал ее в щеку, глаза его сияли. Он казался очень взволнованным. Наконец он произнес:
– Знаешь, я не могу. Уже давно. Но это никак не связано с тобой. Ты для меня остаешься самой прекрасной женщиной на свете с того самого дня, когда ты изобразила бульон своей помадой. Выпьем шампанского, и я задам тебе один вопрос.
Принесли розовое шампанское и розовую рецину из Дельф. Потом подали тортеллини с тартюфами и расплавленным камамбером. Это была закуска, прелюдия к почкам серны и ноге оленя в сосновых иголках.
Тогда Ферета спросила:
– Что за вопрос вы хотели задать?
– Вы бы не согласились за меня выйти? Выйти замуж за своего галериста, пусть даже такого, какой я есть?
– То есть вы сватаетесь ко мне при живом муже, будучи при этом его галеристом?
– Да. Разведитесь с ним и переезжайте ко мне.
– А вам не кажется, что это то же самое, что пересесть с коня на осла?
– Согласен, тем не менее я решился сделать вам это предложение.
– Спасибо, но нет.
– Хорошо. Я так и думал.
Потом, когда они пили чай под названием «турецкий мед», Ферета спросила:
– А выставка в Базеле?
– Подготовка идет полным ходом, взгляните на каталог. Надеюсь, вам понравится.
На пестрой обложке стояли имя Фереты и название выставки:
DÉJÀ VU
Разумеется, далеко не все художники согласились выставить свои работы в виде репродукций величиной с открытку рядом с «преображенными версиями» Фереты. Тем не менее выставка состоялась и произвела впечатление крайне необычное.
Дома в Провансе, изображенные французским художником в 2001 году, ничем не отличались от копии Фереты. Но стоило взглянуть на картину слева, и она неожиданно, как по волшебству (механизм которого был хорошо известен и Ферете, и всякому, кто работал в технике trompe l’oeil), превращалась в зимний пейзаж с занесенными снегом крышами, который походил на вид побережья Северного моря.
