Первый человек, встретившийся маленькому каравану, оказался старателем, расчищавшим на лошади свою делянку с винчестером за плечами и металлическим лотком для промывки песка, притороченным к седлу. При виде Боба, решительно шагавшего во главе отряда, старатель взмахнул от удивления руками и остановил лошадь.
– Привет, дружище Пим, – насмешливо бросил ковбой. – Большой привет!
– Привет, Боб!.. Очень рад вас видеть… В сущности… это сногсшибательно.
– Сногсшибательно, Пим, вы верно сказали… И… Вы же всегда принадлежали к этим бдительным, которые…
– Это чистейшая ложь, Боб!..
– А у вас очень хорошая лошадка, дружище Пим, – продолжал Боб, не удосуживаясь опровергать запирательство собеседника. – Ах, как она мне нужна!
– Но я не желаю отдавать ее вам, – крикнул удрученный Пим, посматривая на внушительного вида канадцев, которых он принял за разбойников.
– Кто говорит «отдать»? – резко ответил Боб. – Мне нужна лошадь. Ваша коняжка мне понравилась. Сколько вы за нее хотите?
– Сорок долларов, дружище Боб, – с нарастающей тревогой ответил Пим.
– Вы так испугались, что хотите продать лошадь гораздо дешевле, чем она стоит? Тогда я сам предложу вам цену, потому что я – не грабитель, как какой-нибудь бдительный вроде вас!
На этот раз Пим заклацал зубами и в одно мгновение стал мертвенно-бледным. Какую жуткую мистификацию готовит этот проклятый ковбой, которому Пим своими руками обмотал веревкой шею два часа назад?
– Итак, посчитаем, – продолжал Боб. – Лошадь: пятьдесят, а не сорок долларов; седло с уздечкой – двадцать долларов; два револьвера системы «Кольт» – двадцать пять долларов; карабин «винчестер» – двадцать пять долларов… Всего сто двадцать долларов… Достаточно?
– Это много, Боб… В самом деле – много… Ста долларов хватит…
– Пим! Еще одно слово, и вы будете приговорены получить за всё сто пятьдесят…
– Сто пятьдесят… чего? – растерянно выдохнул Пим.
– Долларов, тупица! Давай, ноги на землю… Хорошо!.. Оружие… Патронташ…
Он перекинул карабин за спину, засунул револьверы за пояс, проворно запрыгнул в седло и, обернувшись к Жану, добавил:
– Жан, дорогой мой, вы сейчас при деньгах, будьте любезны одолжить мне сто двадцать долларов, чтобы рассчитаться с мистером Пимом.
– Охотно, Боб, – ответил Жан.
Он не колеблясь открыл свою сумку и вынул из нее сто золотых долларов.
– Но, Боб!.. Дорогой мой Боб… Я дам вам кредит, – захныкал Пим, пришедший в настоящий ужас.
– Берите! И не отнекивайтесь, – приказал Боб. – Поймите, я не нуждаюсь в услугах людей вашего сорта.
– Ваше предложение оскорбляет меня!
– Прощайте, мистер честный человек… Вешайте людей, но по меньшей мере, не оскорбляйте их.
Оставив на этих словах ошеломленного мистера Пима, Боб занял место на правом фланге группы, выехавшей вчетвером в ряд на главное авеню города и направившейся к зданию суда.
Город уже принял свой обычный вид. Трупы отвезли в больничный морг; наутро епископальный священник должен руководить церемонией погребения. Клиенты, изгнанные пожаром из салуна, который разорили Боб и его друзья, пили пиво в подобном же баре. Они ожидали выхода «Хелл-Гэп Ньюс», чтобы, читая газету, переживать заново драматические события дня.
Можно представить себе впечатление, произведенное в этом нервном народце появлением повешенного преступника, гарцующего неспешным аллюром в сопровождении троих гигантов, одетых в индейские костюмы и до зубов вооруженных.
В мгновение ока отели опустели, обитатели салунов эвакуировались в храмы, где проповедники-добровольцы как раз призывали перед сбежавшимися прихожанами кары небесные на головы Боба и верных ему бандитов.
Толпа горожан направилась за четверкой всадников, которые остановились перед зданием суда. Окна в здании были открыты.
Только что вернувшийся шериф узнал об убийстве двух своих друзей – Роберта Оллинджера и Уильяма Бонни, бегстве семи арестованных и повешении Боба.
Он услышал цоканье копыт и машинально взглянул в окно.
Он с изумлением узнал Боба Кеннеди, о казни которого ему только что доложили. Он глядел во все глаза, сомневаясь в реальности воскресения казненного. В это просто нельзя было поверить.
Однако ничто не помешало ему менее вежливо ответить на церемониальное приветствие Боба, склонившегося до самой шеи лошади.
После чего начался чисто американский диалог, ошеломляющий, но тем не менее абсолютно реальный.
– Привет, шериф! Очень рад вас видеть.
– И я также. Привет, Боб Кеннеди. Кто мне доставил удовольствие видеть вас?
– Вы – приятный джентльмен, шериф, и неподкупный чиновник.
– Благодарю вас за доброе мнение обо мне, Боб, и повторяю свой вопрос.
Толпа, полукругом выстроившаяся перед зданием суда, хранила молчание, как в театре, стараясь не пропустить ни одного слова из этой беседы.
– Вы, насколько мне стало известно, стали жертвой весьма неприятного происшествия.
– Скажите прямо, шериф, что я был легально казнен гражданами, представлявшими в ваше отсутствие закон.
– Это невозможно! – ответил опешивший шериф, тогда как в толпе послышался одобрительный шумок.
– Вы утверждаете, что этот акт был незаконным?
– Я не говорил этого, – осторожничал шериф, находившийся, видимо, в очень плохих отношениях с бдительными, но нуждавшийся в них ввиду отсутствия организованных вооруженных сил.
– Я убил, меня осудили на смерть, потом повесили именем закона… Ну, так провозгласите это перед собравшимися джентльменами.
– Ладно! Ваша казнь, хотя и проведенная в несколько ускоренном режиме, была справедливой и законной. Ну а теперь чего вы хотите?
– Отдаться под покровительство закона.
– Я не совсем вас понимаю, – продолжал шериф, стоявший у окна и жестикулировавший, как кукла из театра марионеток.
– А между тем это так просто… Следите, шериф, за моими рассуждениями. Ни вы, ни почтенные джентльмены, здесь присутствующие, не можете отрицать, что я искупил по справедливости, на чем я настаиваю, этим осуждением и моей казнью… совершенные мною убийства.
Виртуально я мертв, а если я в данный момент остаюсь в числе живых, то в этом нет ни моей вины, ни вины комитета бдительных.
Комитет повесил меня вполне добросовестно, и я их действиям не сопротивлялся. Следовательно, моя вина заглажена. А что вы об этом думаете, шериф?
– Я думаю, что мы имеем дело с очень редким и чрезвычайно любопытным случаем.
– Ответьте мне откровенно: если мое поведение впредь не будет предосудительным, будете ли вы продолжать преследовать меня за проступки, предшествовавшие моему повешению?
