— Ну и зрелище! — напряженно усмехнулся парень. — Но если он будет лягаться…
Кое-как он донес мальчишку до стоявший на обочине дороги машины и не очень-то бережно бухнул его на заднее сиденье.
— Не рано ли мне с младенцами возиться?
Женщина устроилась рядом с мальчиком, погладила его мягкие волосы.
Данька открыл глаза и увидел белый потолок и люстру, совершенно незнакомую люстру. Он скосил глаза и наткнулся на насмешливый пронзительный взгляд.
— Эй, мам! Твой найденыш пришел в себя.
Слишком громкий голос отозвался болью в ушах, и Данька страдальчески свел брови.
В дверь заглянула женщина, совершенно чужая, никогда ранее не виденная, но она отчего-то показалась Даньке знакомой.
Женщина подошла к кровати.
— Как ты?
Даньке хотелось спросить: «Где я?», но насмешливые глаза парня удерживали его.
— Что же ты молчишь? Не бойся, — женщина посмотрела ласково, а Данька помрачнел: он никого не боялся.
Тогда парень придвинул стул к самому краю кровати, поудобней сел и обратился все так же насмешливо:
— Эй, молчун! Ты, возможно, не в курсе, но в общем-то тебе тут было худо пару дней. Жар, бред и все такое. А у тебя дома, наверное, с ума сходят. Надеюсь, ты помнишь, где живешь?
Сейчас Данька помнил только мучительные сны, обрывки которых все еще витали вокруг отяжелевшей головы. Холод, холод, боль и холод. Он вновь почувствовал озноб, натянул одеяло. Кругом снег, мороз жжет огнем. Может, он еще спит и видит этих людей во сне, они ведь снились ему однажды среди холода и тьмы.
— Эй! Ты меня слышишь? — прозвучало весьма реально и явственно. — Ты адрес-то свой помнишь?
Конечно, он знал свой адрес. Только зачем беспокоиться? Дома-то никого нет. Никто его не ждет. Разве только соседка, тетя Валя, вспомнит утром, когда наступит время идти в школу.
Парень обернулся и вопросительно посмотрел на женщину.
— Может, он немой?
— Ну и трепло же ты! — женщина ласково толкнула парня ладонью в затылок.
Данька разлепил губы. И сразу же, заметив это движение, на него с вниманием нацелились две пары глаз. Данька шевельнул языком. Ему показалось, он не сможет говорить, потому что голос куда-то пропал, исчез, нет его больше. Но сквозь сдавленный хрип прорвался звук, тихий, глухой, и Данька кое-как рассказал об отце, о маме, о пустой квартире и соседке тете Вале. Он очень устал, даже пот крупными каплями выступил на лбу.
— Теперь отдохни. Поспи, — женщина осторожно отерла Данькин лоб мягким полотенцем. — Хочешь пить? — угадала его желание. — Сережа, принеси воды.
— Ты возьмешь меня к себе медбратом работать?
Женщина вздохнула.
— Да угомонись же ты!
— Ну вот! — притворился обиженным парень. — Неси я, вези я, спасай я. А поговорить нельзя.
Данька закрыл глаза. Он слышал, как в соседней комнате кто-то суетился, собирался, потом хлопнула входная дверь.
Данька заснул, но спал он недолго, что-то мешало, что-то притаившееся в памяти и ждущее подходящего момента, чтобы выбраться наружу. Оно все время твердило: «Я здесь! Я здесь! Ты не сможешь меня забыть!», но пока не открывало своего истинного смысла и никуда не исчезало. И Данька вспомнил. Вспомнил Лысого, Кабана и того, третьего, который прятался за спиной, ощутил животом гладкую поверхность стола и острый край пряжки на ремне.
— Эй! Ты живой? — внезапно раздался вопросительный шепот, и в комнату прокрался парень, которого раньше Данька видел не во сне, нет, вовсе не во сне, а наяву, когда беспомощно замерзал на одинокой заснеженной скамейке, и уже с того момента запомнил его имя, потому что часто слышал сквозь беспамятство, как женщина повторяла: «Сережа! Сережа!»
А Сережа опять удобно устроился на том же стуле и, весьма довольный собой, без лишней скромности поведал Даньке, как они с матерью нашли его, привезли домой и как, в общем-то, ему здорово повезло, потому что Серегина мать врач-педиатр, причем самый классный специалист в местной детской поликлинике. Надумай Данька помирать, ничего бы у него не вышло. И еще интересно, отчего это рожа у героически спасенного была такой, словно ею трамбовали асфальт?
Данька глянул на своего благодетеля уничтожающе, а тот заявил, что с подобной физиономией бросать такие взгляды довольно смешно («ты еще не видел, но стоит посмотреть…»), и он, естественно, сам догадывается о случившемся.
Потом вернулась Серегина мать и сказала, что была у тети Вали, говорила с ней, и Данька еще некоторое время, пока не поправится, может пожить у них. Как раз этого времени и хватило Сереге, чтобы вытянуть у Даньки некоторые подробности недавних событий.
— Ты домой? — поинтересовался Серега у Даньки, заправляющего в брюки его рубашку, хотя прекрасно знал, что услышит в ответ. — Хочешь, я пойду с тобой?
Серега был старше на целых десять лет и обычно обращался к Даньке насмешливо-снисходительно. Но мало ли кто каким старается казаться со стороны!
Данька виду не подал, что рад предложению, но про себя облегченно вздохнул. Казалось, выше его сил войти в родную квартиру, в комнату, где произошло…
Теплая Серегина курточка, которую тот носил десять лет назад, любовно сохраненная матерью, тщательно вычищенная и почти новенькая, лежала перед Данькой. Серега смотрел на нее с каким-то особым выражением.
— Я, кажется, становлюсь сентиментальным, — вздохнул он. — Эх, старость не радость!
Данька без особых ощущений натянул куртку. Он же вернет ее, когда переоденется в свою.
Когда они подъехали к дому и мрачный Данька вылез из чистенькой, только что вымытой машины, бабульки на лавочке у подъезда настороженно вытянулись и замолкли.
Морозы бесследно исчезли, ласковое солнышко растопило снег, нагрело зябкий воздух, и бабушки, словно мышки из норок, выбрались из своих квартир понежиться в жарких лучах и погреть свои старые косточки. И торжественный приезд простого соседского мальчишки подарил им тему для оживленных разговоров на ближайшие часы.
Данька остановился у двери, поиграл ключами. Ранее желательное присутствие Сереги на какое-то мгновенье стало лишним. Даньке не хотелось, чтобы кто-то видел его замешательство и робость.
Но Серега тактично пялился на голубые стены и лампочку под потолком, не торопил, не лез с вопросами и восклицаниями. Он просто присутствовал, просто своим видом намекал на то, что Данька не один.
Как там, внутри? Может, все привычно и чинно, словно ничего не случилось? Может, войдешь, как всегда, почувствуешь, что дома, и станет тепло и уютно, спокойно и надежно, и на каждом шагу будут тебя приветливо встречать предметы, с детства тебе родные и знакомые, и говорить: «Здравствуй! Все хорошо! Вот ты и вернулся!»
