– Спасибо вам, Савелий Савельич, а то никак не хотел домой идти, два часа уговаривала – нет, и все!
– Обращайся, Танечка, – ласково улыбнулся свекор, – Петровне передай, пусть грибной суп сварит, там еще сухих немного осталось.
– Да я сама сварю, – с готовностью пообещала Татьяна, махнув рукой и скрываясь из виду.
Едва дверь за ними захлопнулась, как Савельич подошел к окну, выходившему во двор. С любовью и теплотой наблюдал он, как малыш выбежал на улицу, как мать тут же догнала его и схватила за ручонку. Когда старший решил уехать в Америку, Савельич очень на него рассердился. Он всегда считал, что где родился, там и пригодился. Сын подавал большие надежды, был толковым и спорым на всякие дела, весь в отца – в руках все так и горело, за что бы ни брался. В шестнадцатое лето он сам отремонтировал старый дедовский дом, отыскал какое-то мудреное средство, избавляющее фруктовые деревья от паразитов, кроликов от мора спас, нашел несколько магазинов, куда сдал лишнее в их хозяйстве, что сами не успели съесть да родственникам раздать, и принес в дом первые деньги.
Савельичу принадлежал целый гектар, и каждый год земля с благодарностью расплачивалась за заботу о ней. Старик всегда был уверен, что старший последует по его стопам. Ему не обязательно было становиться председателем сельсовета, как отец (Савельич занимал эту должность более тридцати лет и только выйдя на пенсию решил заведовать почтой), но хозяйству нужна была крепкая рука. Уже и жену ему присмотрели – дочку кума, скромную, красивую, работящую, и тут сын взял и уехал, бросил все на младшего, росшего дураком и раздолбаем.
Вначале вроде как в город уехал учиться, а оттуда и вовсе в Америку махнул. Мать месяц плакала, но сына слезы не тронули. Савельич с ним прекратил общаться и очень сердит был. Несколько лет даже слышать не хотел ничего и жене запретил говорить, хотя подозревал, что та все-таки втихаря с сынком общается.
А сейчас он сына просто жалел. Что тот в своей Америке лишен счастья большой семьи, летних теплых вечеров, когда собирались они с соседями и родственниками за огромным столом и каждый тащил что-то свое – молодую картошку, домашние соленья, чарочку и пироги. Бывало, засиживались до утра, травя байки и делясь тем, что в душе накопилось. Зимой топили баню и прыгали в снег, на Крещение в прорубь ныряли, на Масленицу горы блинов пекли. А осенью лениво отдыхали после жаркого лета, гуляли на свадьбах, рождениях да крестинах. А сын этого всего лишен. Сидит в большом доме со своей тощей женой и двумя киндерами и забыл, поди, каковы собственные яблоки на вкус.
Но бог не отвернулся от Савельича, вразумил младшего и теперь есть у него счастье в виде внука, которого дед, в глубине души, любил даже больше сыновей. Старик с любовью смотрел, как невестка с внуком выходят со двора, не осознавая, что видит он их в последний раз.
* * *
Мона сидела на полу, обхватив себя руками – мучитель все-таки их развязал, многозначительно пообещав, что они ей еще понадобятся. Она решила сразу же пустить их в ход и выцарапать Кириллу глаза, но тот снова отвесил ей мощную оплеуху, от которой она отлетела к стене. На этом ее страдания не закончились. Кирилл больно ткнул ее куда-то в область печени, от чего девушка взвыла и согнулась пополам. Пообещав, что если она не научится себя вести, с ней будут обращаться как с плохой девочкой, удалился.
Мона не знала, сколько времени она просидела на полу. Холод пробрал ее до костей, и ей казалось, что она превратилась в огромный камень, вросла в серые стены и стала их частью. В себя ее привел крысиный писк. Этих тварей она боялась до одури. В голове тут же всплыла одна из немногих книг, прочитанных в детстве, – «Незнайка на Луне» (очень непродолжительный период у нее была нянька, любившая читать ей книги). Так вот там Незнайка попал в каталажку и ночью его друга укусила крыса и он чуть от этого не умер. При одной мысли, что едва она сомкнет глаза, как крыса приблизится к ней и перегрызет сонную артерию, Мона взвыла как раненое животное. Подскочив с пола, она кинулась к толстой деревянной двери, отчаянно напоминающей двери в старом замке, и заколотила в нее изо всех сил:
– Выпустите меня отсюда, папа заплатит вам любые деньги, я никому ничего не скажу, только выпустите, я крыс боюсь!
На ее мольбы никто не отреагировал, и, немного подумав, Мона перешла к угрозам, с удвоенной силой забарабанив в дверь:
– Если со мной что-то случится, папа тебе голову оторвет, сволочь! Его служба безопасности уже ищет меня. Ты покойник!
Но к ее угрозам Кирилл остался так же глух, как и к мольбам. Даже едой для нее не озаботился. Мона пыталась игнорировать все более отчетливое чувство голода – ничего страшного, похудеет. Крыса волновала ее гораздо больше. Неизвестно, сколько она тут проторчит, надо избавиться от такого соседства.
Вначале она решила, что лучший способ обезопасить себя, это залезть в один из старых шкафов и спать в нем. Если плотно закрыть створку, то туда тварь не пролезет. Она подошла к одному из дубовых монстров и потянула на себя дверь – та открылась с ужасающим скрипом. Моне стало страшно – а что, если крысы живут в шкафу? Она совершенно ничего не знала о них и их повадках, поэтому торжественно пообещала себе погуглить что-нибудь, когда выйдет наружу.
Девушка заглянула внутрь – было слишком темно, она ничего не увидела, но лезть все равно было страшно, надо удостовериться, что там никого нет. Присев, протянула руку и прикоснулась к шершавому дну. Тут же одернула ее. И закусила губу, чтобы не разреветься от ужаса, но это не помогло. Слезы хлынули, и Мона, встав на четвереньки, принялась ползать как слепой кутенок, тыча рукой в разные углы шкафа и люто опасаясь, что сейчас прикоснется к чему-то мягкому и теплому.
Повезло. Шкаф был пуст. Зареванная и дрожащая от холода Мона залезла в него и поджала ноги. Думать не получалось, мысли путались, вскоре она снова почувствовала, что коченеет от холода. Надо вылезти и взять с кровати тонкий матрас, укрыться им.
Она с радостью покинула свое временное убежище, в три шага преодолела расстояние до кровати, схватила матрас и тут же услышала писк. Девушка снова заорала – в матрасе что, живут мыши? Отскочила от тонкого покрытия и разревелась. Выждала какое-то время, утирая слезы рукавом бомбера, и прислушалась – звук больше не повторялся. Может, ей показалось? Она снова схватила матрас и поволокла его к шкафу прямо по полу в слабой надежде, что если в нем есть мыши, они просто вывалятся оттуда по пути.
Забравшись в шкаф, она свернулась калачиком на дне, прикрыла себя матрасом и попыталась закрыть тяжелую створку. Удалось ей это с третьей попытки и стоило двух ногтей.
Положив голову на руки, Мона впала в полузабытье. Ей казалось, что она отплыла в страну снов, но в то же время мозг продолжал работать и решать задачу – как выбраться из логова психа, не имея под рукой телефона, денег и папы? Ответ был один – никак. Она прокручивала и прокручивала эту мысль, и в конце концов ей показалось, что она нашла решение, но точно сформулировать не успела – погрузилась в краткий сон. А когда очнулась от забытья, решение ускользнуло, как шустрая ящерица от неловкого охотника.
