Он опустил голову и отвел взгляд. Эплтону бросились в глаза темные впалые щеки и будто обтянутый кожей череп. Петфорд выглядел сломленным.
— Как случилось, что вы позвали к больной дочери достопочтенную Дейн? — спросил Солтонстолл, самоуверенно глядя на собравшуюся публику.
Он стоял, сцепив руки за спиной. Его голос долетал до каждого уголка.
— Я слышал, что она готовит лекарства для больных… — тихо сказал Петфорд.
— От кого вы слышали? — настаивал юрист.
— Да многие говорили… — неуверенно произнес Петфорд. — О ней известно в городе.
— А Марта, ваша дочь, очень плохо себя чувствовала?
— В понедельник она еще работала в саду, слегла во вторник к вечеру. А через неделю умерла…
— Как она умерла? — спросил Солтонстолл.
— Не знаю… — прошептал Петфорд. — Она плакала, металась и кричала, что ее что-то колет. Она рвала на себе одежду, как будто ее ошпарили. — Его голос на секунду дрогнул, и он закашлялся. — У нее был припадок, — договорил он.
— Достопочтенная Дейн пришла сразу, как вы ее позвали? — не отставал Солтонстолл.
— Да, — кивнул Петфорд, — и не удивилась, что я ее позвал.
— То есть она пришла к вам домой, чтобы лечить ребенка, — уточнил Солтонстолл.
— Да.
— Как именно вышеуказанная Дейн лечила ребенка?
Петфорд нахмурился, вспоминая.
— Кажется, она поддерживала ее голову, шептала ей, а потом достала что-то из кармана и дала ей выпить.
— Что за лекарство она дала ребенку? — спросил Солтонстолл.
— Не знаю… Какую-то микстуру…
Солтонстолл в задумчивости шагал по комнате, кивая.
— А какой был запах у микстуры? — спросил он, подняв бровь.
— Отвратительный, — ответил Петфорд.
— И ребенок выпил эту микстуру? — продолжил Солтонстолл, на этот раз глядя прямо на присяжных.
Они сидели хмурые, все как один. Пэлфри кивал головой.
— Да, она выпила, — ответил Петфорд, — и в тот же момент будто невидимые руки начали бить ее, терзая голову и плечи.
Люди ахнули, и почти все посмотрели в сторону Деливеренс Дейн.
— Видели ли вы, как ее били? — спросил Солтонстолл.
— Я не видел руки, но я видел, как дергается ее тело, я слышал, как она плачет.
— Что вы сделали?
Некоторое время Петфорд молчал, глядя на свои руки. Он сжал губы и поднял голову. Толпа смотрела и ждала. Даже вязальные спицы не щелкали.
— Я так испугался, что не мог двигаться, и умолял достопочтенную Дейн облегчить ее страдания. Она пристально посмотрела на меня, воздела руки над головой и пробормотала что-то непонятное, а глаза ее засветились, как горящие угли. Я окаменел, точно невидимые руки связали меня. Марта перестала плакать, откинулась на подушку и больше не двигалась. И тогда я понял, что колдовство убило мою Марту, а Деливеренс Дейн — злая ведьма.
Публика заволновалась, а молодая женщина вскочила на ноги и воскликнула:
— Как ты смеешь лгать суду! Это клевета! Твоя дочь была околдована, но не мной!
Зал взорвался криками. Стулья стучали по полу, женщины визжали и потрясали кулаками.
Эплтон поднялся с места и крикнул:
— Достопочтенная Дейн, вы должны молчать!
Он увидел, как муж Деливеренс схватил ее за руку и усадил на стул. Ее щеки пылали, светло-голубые глаза стали еще светлее.
Солтонстолл поднял руку и понимающе посмотрел на аудиторию. Крики постепенно стихли, и Солтонстолл важно кивнул.
— Если ребенок был околдован, то как об этом узнала достопочтенная Дейн?
— Не знаю… Это она ее заколдовала.
Солтонстолл размеренно прошел в середину зала и встал спиной к свидетелям, скрестив руки на груди.
— Слышали ли вы о других пострадавших? — Его голос наполнял всю комнату.
— Вот уже несколько месяцев после смерти Марты я слышу, как многие говорят о дурных делах Деливеренс. Некоторых пробирает ужас, когда она взглянет на них! — воскликнул Петфорд, повышая голос.
Солтонстолл встал прямо перед присяжными.
— Вы лжете, достопочтенный Петфорд? — спросил он, глядя в глаза лейтенанту Дейвенпорту, старшине.
— Я не лгу, — ответил Петфорд.
— Клянетесь ли вы в этом перед присяжными и перед собравшимися здесь людьми? — спросил Солтонстолл.
— Клянусь, — ответил Петфорд.
— Очень хорошо, — сказал Солтонстолл. — Вы свободны.
Петфорд на дрожащих ногах добрался до скамьи, где он сидел до этого, а публика снова зашумела. Достопочтенная Дейн сидела без движения, с прямой спиной, вцепившись руками в руки мужа, и как будто не замечала волны злости, клокотавшей у ее ног.
Эплтон повернулся, чтобы поговорить с присяжными, и застыл на месте. Ненависть к Деливеренс Дейн исказила лицо достопочтенного Пэлфри, и Эплтон понял, что вердикт уже вынесен.
Глава четвертая
Кембридж, Массачусетс
Середина июня 1991 года
— Велика вероятность того, что это имя, — заметил Мэннинг Чилтон, рассматривая маленький пергамент.
— Имя? — повторила Конни.
Был первый по-настоящему жаркий день лета, ноги приклеились к жесткому деревянному стулу, на котором она сидела в кабинете своего руководителя. Тоненькая струйка пота предательски потекла вниз по ребрам. Конни всегда беспокоилась, что неряшливый внешний вид выдаст встрепанное состояние ее души. Она восхищалась профессором Чилтоном, который, казалось, был неподвержен стихиям — она никогда не замечала, чтобы зимой его ботинки потрескались от соли, а летом ладони были потные. И сегодня Чилтон сидел перед ней за своим широким, обитым кожей столом в свежей накрахмаленной рубашке, которую украшал безупречный галстук-бабочка.
Профессор положил пергамент на стол и, откинувшись в кресле, посмотрел на Конни.
— Конечно. Пуритане имели слабость к именам, называющим основные христианские добродетели, как, например, Деливеренс — «спасение, освобождение».
— Да, но я полагала, что у них в ходу были библейские имена — Сара, Ребекка, Мария…
Сухой и горячий воздух кабинета как будто высосал из Конни всю сообразительность. Не так уж беден Гарвард, чтобы не поставить кондиционеры, — подумала она. Вентилятор, примостившийся на высоком книжном шкафу, старательно работал, перегоняя тяжелый воздух под потолком кабинета, не в состоянии охладить его.
— Да, действительно, — сказал Чилтон. — Но не менее часто встречались и добродетели: Честити — «целомудрие», Мерси — «милосердие», и многие другие.
