— Я не нанималась быть уборщицей…
— Ну так оставь на месте! — взрывается Эдисон. — Почему я всегда во всем виноват? — Он вскакивает из-за стола так быстро, что чуть не опрокидывает стул, и, оставив компьютер и открытую тетрадь, выбегает из кухни. Я слышу, как захлопывается дверь его спальни.
Это не мой мальчик. Мой мальчик помогает старенькой миссис Ласка нести сумку с продуктами на третий этаж, и его даже просить не надо. Мой мальчик всегда открывает двери женщинам, говорит «спасибо» и «пожалуйста», до сих пор хранит у себя в тумбочке каждую открытку, подписанную мной к его дню рождения.
Иногда новоиспеченная мамочка поворачивается ко мне с заходящимся криком младенцем на руках и спрашивает, как узнать, чего хочет ребенок. По большому счету, с подростками в этом отношении ненамного проще, чем с новорожденным. Вы учитесь понимать его реакции, потому что они сами не в состоянии сказать точно, что им причиняет боль.
Поэтому, хоть мне и хочется зайти в комнату Эдисона и прижать его к себе, раскачиваясь вперед-назад, как я часто делала, когда он был маленьким и беззащитным, я делаю глубокий вдох и иду в кухню. Эдисон оставил мне ужин — тарелку, накрытую фольгой. Он умеет готовить ровно три блюда: макароны с сыром, яичницу и неряху джо[2]. В остальные дни недели он разогревает то, что я готовлю на выходных. Сегодня у нас энчилада, но Эдисон еще приготовил горох, потому что несколько лет назад я научила его, что блюдо можно считать едой, только если на тарелке больше одного цвета.
Я наливаю чуть-чуть вина из бутылки, которую подарила на прошлое Рождество Мэри. На вкус оно кислое, но я заставляю себя пить его, пока плечи у меня не расслабляются, пока не получается закрыть глаза и перестать видеть лицо Терка Бауэра.
Через десять минут я тихонько стучу в дверь комнаты Эдисона. Он занимает эту комнату с тринадцати лет, я сплю на раскладном диване в гостиной. Я поворачиваю ручку и вижу его лежащим на кровати с подложенными под голову руками. Футболка натянута на плечах, подбородок приподнят. Я вижу в нем столько отцовского, что на мгновение кажется, будто я провалилась в прошлое.
Я сажусь рядом с ним на матрац.
— Ну что, поговорим об этом или будем делать вид, что ничего не случилось? — спрашиваю я.
Губы Эдисона кривятся.
— У меня что, есть выбор?
— Нет, — говорю я, улыбаясь. — Плохо написал контрольную по исчислению?
Он хмурится.
— Контрольную? Легкотня! Я получил девяносто шесть баллов. С Брайсом сегодня поцапался.
Брайс — самый близкий друг Эдисона с пятого класса. Его мать — судья по семейным делам, а отец — профессор классической литературы в Йельском университете. У них в гостиной стоит стеклянный шкаф, как в музее, а в нем хранится настоящая древнегреческая ваза. Они возили Эдисона на отдых в Гштааде и на Санторини.
Хорошо, что Эдисон поделился этим бременем со мной; хорошо, что можно на время отвлечься на чужие трудности. Вот чем расстраивает меня больше всего происшествие в больнице: я считаюсь человеком, который всегда находит выход. Я не проблема. Я никогда не доставляю неприятностей.
— Ничего, помиритесь. Я уверена, — говорю я Эдисону, похлопывая его по руке. — Вы же как братья.
Он поворачивается на бок и натягивает на голову подушку.
— Эй, — говорю я. — Эй! — Я стягиваю подушку и замечаю на его виске полоску, оставленную слезой. — Сынок, — шепчу я, — что случилось?
— Я сказал ему, что хочу пойти с Уитни на осенний бал.
— Уитни… — повторяю я, пытаясь вычленить из клубка друзей Эдисона девочку с таким именем.
— Сестра Брайса, — уточняет он.
В памяти мелькает образ девушки со светлыми рыжеватыми волосами, которую я видела несколько лет назад, когда забирала Эдисона из песочницы.
— Толстенькая и с брекетами?
— Да. Брекетов она уже не носит. И она не толстенькая. Она, она… — Взгляд Эдисона смягчается, и я представляю себе, что сейчас видит сын.
— Можешь не заканчивать, — говорю я быстро.
— Ну, она потрясная! Она сейчас на втором курсе. Ну, то есть я-то ее давным-давно знаю, но в последнее время, когда я смотрю на нее, это не просто сестра Брайса, понимаешь? Я целый план разработал. После каждого урока кто-нибудь из моих друзей должен был встречать ее возле класса с табличкой. Таблички каждый раз должны были быть разные. Первая «ХОЧЕШЬ». Вторая «ПОЙТИ». Потом «НА», «БАЛ», «СО». А в конце, после уроков, я сам должен был ждать ее с табличкой «МНОЙ», чтобы она наконец поняла, кто приглашает.
— Так в этом все дело? — прерываю его я. — Ты не можешь просто пригласить девушку на танцы… Тебе для этого нужно устроить целое бродвейское представление?
— Что? Мам, дело не в этом. Дело в том, что я попросил Брайса подержать табличку «БАЛ», а он отказался.
Я вздыхаю.
— Что ж, — говорю я, тщательно подбирая слова. — Понимаешь, юноше трудно видеть свою сестру чьей-то потенциальной девушкой, и неважно, насколько крепко он дружит с тем, кто хочет с ней встречаться.
Эдисон закатывает глаза:
— Да это совсем не то!
— Может быть, Брайсу просто нужно время, чтобы привыкнуть к этому. Может, он удивился, что ты думаешь о его сестре в таком плане. Вы же как одна семья.
— Вот только дело в том… что мы не семья. — Сын садится, его длинные ноги свешиваются с края кровати. — Брайс посмеялся надо мной. Он сказал: «Чувак, одно дело нам с тобой тусить. Но ты с Уит… Мои родители будут срать кирпичами». — Его взгляд ускользает в сторону. — Извини, это он так сказал.
— Ничего, милый, — сказала я. — Продолжай.
— Ну я и спросил у него почему. Мне это показалось бессмысленным. Я же с его семьей даже в Грецию ездил. А он сказал: «Не обижайтесь, но предки не будут прыгать от счастья, если моя сестра начнет встречаться с Черным парнем». Как будто это нормально, когда Черный друг с твоей семьей ездит на отдых, но Боже упаси, чтобы у этого друга завязались отношения с твоей дочерью.
Я так старалась, чтобы Эдисон никогда не почувствовал этой разделительной черты, что не подумала о том, что, когда это все же случится, — а это, наверное, неизбежно, — ему будет еще больнее, потому что он окажется не готовым.
Я беру руку сына и сжимаю ее.
— Вы с Уитни будете не первой парой, которая оказалась на противоположных сторонах горы, — говорю я. — Ромео и Джульетта, Анна Каренина и Вронский, Мария и Тони, Джек и Роуз[3].
Эдисон смотрит на меня в ужасе.
