Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
а потом стыдился этого, гневался
да сам на себя, что уж там
и снова надувался как шар
да, вот такой я был
ходил к блядям по молодости
играл
да это ладно, хуже того – сноб я был ужасный
как сейчас эти вот называются «хипстеры» – я был стиляга
и педант вдобавок
«учёный малый, но педант» – не помню откуда это
из «Евгения Онегина»? У меня приятель на-
изусть знал «Евгения Онегина»
мы его проверяли даже
книжечку откроем на любой странице
любую строчку мог процитировать
ух и завидовал я ему
с памятью всегда было паршиво, а теперь вообще ни к чёрту
да, так вот – я был очень скрупулёзный
у меня это всё было как-то связано
мне хотелось всё разложить по полочкам
казалось, что если у меня не будет нужной вещи, необходимого качества – то…
это непорядок, это раздражало, возмущало бы меня
какая-то была прямо сентиментальность к вещам
я никогда не терял футляров, запчастей, деталек
книжек этих… описаний
если терял, мучился и терзал себя
казнился
ночами мог ворочаться
смешно
ещё
я всегда хотел иметь лучшее
из инструментов, оборудования
лучшую дрель, фотоаппарат
иногда я копил годами
а потом я не использовал эту вещь
почти не использовал
использовал всё-таки
но мало
и чувствовал себя предателем
чувствовал вину
а на самом-то деле предателем себя надо было чувствовать совсем по другим поводам!
больше проку бы было
и порядочным надо было быть – в другом
другой порядок надо было защищать
более настоящий
Или вот машина, например
у нас всегда машины были с братом на двоих
мы вообще с братом были всегда
он меня в детстве спас
с тех пор я за ним
первая – смешной такой маленький зелёненький «запор».
Но резвый.
И вот я сажаю девушку в машину…
И тут нюанс такой – машина не престижная по тем временам.
Ну, мне, такому надутому, каким я тогда был… Катать на такой машине…
Но уж какая есть.
И ещё один момент: я трусоват всегда был насчёт скорости. То есть, я и сейчас не люблю лихачить. Езжу крайне осторожно. А тогда… Помню, на шоссе попал в Прибалтике – все едут девяносто. Семь потов сошло.
Ну, и как водится, я с собой нещадно боролся и старательно превышал. Просто чтобы показать себе, что я смелый.
Вот и в тот раз я решил поразить девушку скоростью.
Выехали на шоссе. А я как раз улучил момент. Белая ночь. Шоссе пустое. Тогда вообще машин немного было.
Гаишников тоже.
И начинаю набирать.
Выжимаю максимум. Двигатель на таких оборотах уже… Трясёт, бросает туда-сюда, как я не знаю что.
Идиот.
А сам искоса на девушку поглядываю – как, мол.
И вижу, что, кажется, нужное впечатление-то произвожу!
Что вроде нравится девушке!
Мило улыбается и говорит мне тихо, интеллигентно:
«Н, а останови, пожалуйста, на минутку!»
Останавливаю.
А она ни слова не говоря, сумочку хвать, и выскакивает на обочину.
И в слезы. «Чтоб я хоть раз, чтобы хоть ещё раз я с тобой села!..»
Я успокаиваю, останавливаю, пытаюсь обнять…
В общем, помирились. Но она долго сопротивлялась.
А потом выяснилось, что она уже знала про… беременность.
Про первого сына про нашего.
У нас та машинка ещё долго пробыла.
Я вообще страшно аккуратно к машинам отношусь обычно. И больше никогда себе такого не позволял.
Но однажды с приятелем ехали, уже в девяностых, и он спросил: Н, а интересно, сколько примерно твоя машина максимально может ехать?
Жена мне не дала ответить: «Сто пятьдесят», – говорит.
И мы с ней засмеялись.
А потом угнали машинку нашу.
так жалко мне было не машину, а бутылку коньяку, который в бардачке остался
машина-то не моя была, а брата
вот потому и не жалко
поэтому я и конца света не очень боюсь
а чего его бояться
всё равно всем живётся хреново
на этом свете
у большинства кончатся просто страдания
ну а у меня… бутылка коньяка… жалко, конечно
ну и чёрт-то с ней, если разобраться
надо было раньше допивать
я только мелочи помню
потому что тут я понимаю – вот это правильно, а то неправильно
отличить могу
а в главном нет
главное я забываю всегда
Ведь я что?.. я однажды знаете что забыл?..
Я поехал близкого человека хоронить, а урну…
Доехал до кладбища… что-то не то…
Ну, вернулся, забрал, конечно…
Николай Николаевич достаёт бумажный платочек, думает какое-то время, как будто забыл, зачем его вынул; потом по-деловому его складывает и начинает протирать стол.
18. Боба, его жена и сто процентов ужина
Начинается вечер, в келье душно и тесно. Узники начинают уставать. Пол жёсткий, дощатый, подложить под себя нечего. Местами и занозистый: лаком его когда-то покрывали, но плохо. Стенки кирпичные и тоже шершавые. Хорошо хоть, из туалета не слишком воняет. На лавке сидеть и того неудобнее: узкая, спинки нет. Николай Николаевич прислонился к стенке, покряхтывает, меняет позы. Галка изредка встаёт, разминает ноги, встряхивает кисти, крутит головой, но и она, как видно, мается. Вики скучает бешено и уже давно, – всё вскакивает и ходит туда-сюда по келье (три шага туда и три обратно), то садится на лавку, то на стол, то поправит волосы, то подложит ногу в кроссовке под попу, то вздохнёт, то потянется. Её черные волосы, кажется Бармалею, светятся, хотя солнце уже давно ушло из кельи, но болотный, зеленоватый, жидкий и тихий свет стоит вокруг, и черные волосы Вики слабо светятся, как будто его отражают. От запаха Вики, который Бармалей теперь чувствует, без чипа, особенно остро, ему хочется дышать чаще и глубже. Дядя Фёдор развалился на спине в своих драных штанах и замызганной рыжей майке, перегородив дорогу к туалету. Тощие коленки в репьях торчат вверх, взгляд тоже задран куда-то к потолку, и не хватает только сигаретки или травинки в углу рта. Девушка Янда сидит всё так же подобравшись, камушком, и кутается в кофту, молчит, взгляд тоже заправлен внутрь. Паскаль рядом с ней тоже молчит, ноги и нос вытянул вперёд. Паскалю сидеть, как видно, нетрудно, и вообще всё это ему нетрудно – он только поначалу немного испугался, а теперь совершенно освоился, в келье чувствует себя совсем как дома, и Янду понимает хорошо, только вот как с ней быть, не знает. Да и никто не знает. Органайзер на лавке, свежий и напряжённый, и хотя больше не скачет туда-сюда и не уличает всех, как прокурор (Бармалеев чип действует), но часто-часто моргает, вытянувшись, с постной и вытаращенной физиономией. И Алексис осталась на лавке, притулилась к стене, вздыхает, зевает, ноги то вытягивает, то снова ставит на пол, иногда наваливается на стол, а то мучительно выпрямляется, расправляет лопатки и снова складывает руки крестом: вот бы лифчик снять.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
